Буддизм

Эта новость, как гром среди ясного неба, поразила остальных. Все пятеро собрались у дерева, где всё тек же, в полной неподвижности, темнела фигура учителя.

– Он не может быть мёртвым. Мертвый бы упал. Да и руки не холодные… – рассуждал Асваджит.

– Иногда святые умирают стоя, и не падают. А руки тёплые от жары. А у тебя похолодели от холода, – объяснил рассудительный Вашпа.

– Вот тебе на! – а мы-то рассчитывали обрести знание, превзошедшее знание наших учителей. А теперь вот в первый день потеряли учителя… – расстроился Бхадрика.

– Учитель! Учитель! – принялся тормошить Сиддхартху деятельный Маханаман.

Глаза Гаутамы медленно раскрылись. Он словно выплывал из глубокого сна, с трудом распознавая в темноте лица своих учеников.

– Слава Вишну! Вы живы! – воскликнул Бхадрика. Среди учеников пронёсся радостный ропот.

– Помогите мне встать… – попросил Сиддхартха, пытаясь расправить затёкшие ноги.

Ученики дружно кинулись помогать учителю. Некоторое время Гаутама разминал ноги, опираясь на плечи своих учеников.

– Вот что, братия! Недостаточно ещё мы приложили усилий, чтобы постигнуть истинное знание. Нынче же даю обет, что не сойти мне с этого места, если не постигну я истину. И пусть кожа моя истлеет и мясо иссохнет, но я добьюсь этой цели!

С этого времени для учеников наступили тяжёлые времена. Такой отчаянной аскезы они давно не встречали. Их учитель сутками сидел в неподвижности, никогда не прятался ни от солнца, ни от дождя. Москиты кусали его, слепни и мошки докучали несносно, однако он как будто и не замечал их. Он почти ничего не ел: девушки из ближней деревни, приносящие ему фрукты. Были спасением для учеников, но не для учителя, ибо он брал лишь несколько зёрен риса или проса. От такой пищи помер бы и воробей. Но Гаутама жил, ибо сильным было его тело, но ещё сильнее – дух. Через годы аскезы тело его стало напоминать скелет, обтянутый кожей. Он напоминал глубокого старика, или даже древнюю высохшую мумию. И только глаза его, горящие, решительные, напоминали о том, что это сидит живой человек, а не статуя из сожжённого огнём дерева.

Ученики были в нерешительности. С одной стороны, их снедала гордость за своего учителя: далеко не каждый великий аскет смог бы практиковать такое самоотречение. С другой стороны, их учителя всё чаще называли сумасшедшим, поговаривали о том, что усиленная аскеза помутила его разум. И это пугало.