Буддизм жжет! Ну вот же ясный путь к счастью! Нейропсихология медитации и просветления

Но это еще не все. Вопрос, который я задал первоначально, заключался не только в том, смогу ли я получить достаточно пользы от медитации, чтобы каждый день к ней возвращаться, или даже не в том, смогу ли я в какой-то степени прояснить свое повседневное нравственное видение. Я также задавался вопросом о том, смогу ли я ответить на конкретный нравственный вызов, который во многом мотивировал меня написать эту книгу: преодоление или по крайней мере разрушение племенной психологии. Как я уже отмечал, в этом плане я особенно ценный материал, потому что (со всем должным смирением) весьма усложняю поставленную задачу.

Достаточно странно, что во мне самом так сильна племенная психология. У меня нет самых сильных и опасных ее проявлений: этнических, религиозных или национальных. Возможно, поэтому я трачу так много эмоциональной энергии на племенные границы, определенные мнениями: почему я так сильно идентифицирую себя с людьми, которые со мной соглашаются, и могу очень нелестно пройтись по тем, кто не согласен со мной? И все усиливается в два или три раза, когда наши разногласия касаются идеологии или политики, которая должна или не должна претворяться в жизнь.

И смех, и грех: ничто так сильно не вызывает во мне племенную враждебность, как люди, которые поддерживают политику, на мой взгляд, исповедующую племенную враждебность. Например, я считаю, что большинство американских военных операций в последние годы были ошибочными и явились примером чрезмерно сильной реакции на угрозы. Люди, которые поддерживают эти решения, страшно меня бесят. И я хочу, чтобы они продолжали бесить меня. Не хотелось бы мне так долго идти к нирване, чтобы в конечном итоге лишиться своего боевого духа. Если полное просветление означает, что ты перестаешь выносить ценностные суждения и настаивать на переменах, значит, это не для меня[30]. Но поверьте мне на слово: по крайней мере мне такая степень просветления точно не грозит. Вопрос заключается в том, смогу ли я пройти по этому пути достаточно далеко для того, чтобы вести свою идеологическую борьбу с подобными людьми со всей мудростью, а значит, смотреть на них более объективно и в определенном смысле более великодушно, чем я привык. Ответ следующий: я думаю, что медитация как минимум помогла мне приблизиться к достижению этой цели. Но это все еще тяжело. Когда я призываю людей к Метакогнитивной Революции путем преодоления собственных предубеждений, поддерживающих трайбализм, я не могу привести себя в качестве одного из самых убедительных примеров для подражания.

Еще я не утверждаю, что у меня есть пошаговый план революции. Я говорю более абстрактно: было бы по меньшей мере трагично после миллиардов лет напряженных усилий со стороны органической жизни, усилий, которые привели нас к моменту возможного создания глобального разумного сообщества, позволить искажениям восприятия, заложенным в нас природой, все испортить. Еще более трагичным подобный исход был бы в свете того, что наукой уже подтверждено существование таких искажений, и у нас есть способы их исправления, включая медитативную практику и не только ее.

Вот к чему я веду: в нас есть все средства для того, чтобы спасти планету.

К слову о спасении

Так вот, о спасении. В своих догадках о том, почему я плакал на медитационном ретрите, я не упоминал одну, возможно, важную вещь: меня воспитывали в религиозной традиции южного баптизма. В подростковом возрасте я стал отдаляться от церкви; началось это после того, как я сопоставил взгляды на происхождение человека, отраженные в теории естественного отбора и в Книге Бытия. Я никогда не испытывал отчаянного желания заменить чем-то мою христианскую веру, но, подозреваю, ее потеря оставила внутри меня некий вакуум, который, возможно, и стал причиной интереса к разного рода духовным вопросам. Той летней ночью в Барре я, возможно, не просто ощутил себя так, словно поднялся на вершину горы. Возможно, я карабкался на эту вершину с юности, с тех пор, как оставил свое родное духовное племя. В любом случае не будет преувеличением сказать, что в ту ночь я испытал чувство спасения, возможно, столь же мощное, как чувство, побудившее меня в девять или десять лет выйти к церковному алтарю и принять Иисуса Христа как своего спасителя.

Мой уход из христианства не был столь горьким, каким мог бы. Я никогда не чувствовал, чтобы вера нанесла мне какой-либо вред. Если подумать, то взросление «под присмотром» бдительного и строгого Господа, возможно, может объяснить мое острое и порой болезненное внимание к собственным недостаткам. Возможно, некое остаточное ощущение греховности привело меня к том у, чтобы начать исследовать буддистскую медитацию. Может быть, именно в нем кроется причина ощущения спасения той летней ночью. Это было бы разумным объяснением: и буддизм, и христианство исповедуют, что при рождении мы наследуем своего рода нравственное заблуждение, избавление от которого входит в обязательные условия дальнейшей игры.