Будешь моей, детка

Но помогает, как ни странно, не это, а появление Влада. Тот даже не делает ничего, просто вырастает горой мышц на пороге квартиры и смотрит на мелкого ублюдка своей мрачной хмурой рожей. Так смотрит, будто обдумывает, как именно будет его расчленять.

И тот ломается. Размазывает по лицу кровь, сопли и слюни и быстро говорит, что у него не было выхода… что ей никто не причинит вреда, только попугают…что надо просто заплатить денег и ее сразу отпустят…

Я не выдерживаю и бью еще раз.

— Где они ее держат?

— Я не знаю!

— Звони спрашивай.

— Они не скажут!

— А ты придумай. Или у тебя пальцы лишние?

Он торопливо набирает номер и заискивающе лепечет в трубку:

— Ну как там? Все в порядке?

Меняется в лице.

— Давайте я приеду и уговорю ее. Я смогу! Правда!

Снова молчит и слушает.

— Куда? Да, понял.

И громко и отчетливо называет адрес, явно повторяя его за кем-то в трубке.

Оля

Хочется пить. Во рту кляп. Какая-то тряпка, пахнущая затхлостью.

Очень сильно гудит голова.

Руки снова связаны, ноги тоже. Правая нога перетянута сильнее, я ее почти не чувствую.

Дверь в комнатушку, где я лежу, закрыта не полностью: видна узкая полоска света и слышны голоса.

Грубые мужские голоса, которые совершенно будничным тоном говорят страшное. Говорят о том, что со мной надо сделать. А ведь они не знают, что я их слышу, значит, это не для того, чтобы меня напугать. Значит, это на самом деле…

Чтобы не думать об этом, пытаюсь вспомнить… да хоть что-нибудь вспомнить. Но в голове пусто и гулко, как в бочке. Вдруг откуда-то всплывают стихи, которые я учила когда-то в школе. Просто какие-то строчки. Без начала, без конца.

«…по дороге зимней, скучной тройка борзая бежит…Колокольчик однозвучный утомительно гремит…»

Как там дальше? Не помню.

Зачем-то повторяю их еще, и еще раз.

В дверь стучат. Звук тяжелый, гулкий, как будто дверь сделана из металла.

— Кто там, блядь?

— Да это брат этой шмары.

— Нахуя он нам?

— Обещал мозги ей на место поставить.

— Да я, бля, сам ей все поставлю.

— Слышь, ты и так уже ей товарный вид подпортил. Нахуя ее было бить?

— А нахуя она выебывалась?

Стук повторяется. А потом звук шагов.

— Кто? — снова орет тот голос, который говорил, что меня не надо было бить.

— Это Серега. Васильев, — слышу я торопливый, какой-то испуганный голос брата.

Господи, это правда он.

Мразь.

Если он подойдет ко мне, я плюну ему в лицо. Даже если это будет последнее, что я сделаю.

Лязгают замки, скрипит дверь, я слышу грубоватый смех, слышу, как говорят что-то про битую рожу, про деньги…

А потом вдруг звуки выстрелов, крики, шум.

— Лежать, суки! Руки за голову!

Я ничего не понимаю.

Это полиция? Это другие бандиты?

Меня будут убивать?

А в голове все крутится, словно заевшая пленка, что-то про колокольчик, который утомительно гремит…

— Оля!

Это не может быть голос Тимура.

Просто не может быть.

Я схожу с ума? Да, я совершенно точно схожу с ума.

— Оля! Твою мать. Оля…

Господи, это и правда он! Это Тимур, который каким-то волшебным образом нашел меня!

Он здесь!

Я что-то мычу сквозь тряпку, ерзаю, а он бросается ко мне, вытаскивает кляп из моего рта и рычит. Рычит, словно зверь, когда натыкается на связанные руки и ноги. Пытается их разорвать, но тянет так, что становится больно.

Я поскуливаю, как щенок, а говорить не могу. Не получается. Только плачу, плачу, плачу…

— Я их убью, детка. Я их убью, — как заведенный повторяет Тимур. — Обещаю. Не плачь. Только не плачь. Блядь, у меня даже разрезать нечем…

В комнате вспыхивает резкий свет, я непроизвольно зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, вижу высокого мужчину с седыми висками. Лицо узкое, скуластое, глаза холодные и равнодушные. В руках пистолет.

— Жива-здорова? — спрашивает он, внимательно глядя на меня.

— Вроде, — хрипло говорит Тимур. — Игорь Валентинович, дайте нож. У вас точно есть, я видел.

— Держи.

Тимур осторожно перерезает веревки, и правую ногу сразу начинает колоть иголочками, как будто я ее очень сильно отсидела. На запястьях остаются красные саднящие полосы.

— Я позвонил в полицию, — сообщает тот, кого Тимур назвал Игорем Валентиновичем.

— Через сколько они будут?

— Я бы сказал, минут через пятнадцать-двадцать.

— Нам надо уехать до этого времени? — спрашивает чей-то мужской, смутно знакомый голос. Я поворачиваю голову и вижу Влада, который смотрит на меня с непроницаемым лицом.

Надо бы удивиться тому, что он тут делает, но у меня на это просто нет сил,

— Да. — кивает Игорь Валентинович. — Надо будет уехать.

— Влад, — бросает ему Тимур. — Отнеси Олю в машину, Ник уже должен был подъехать к воротам.

— Ок, а ты?

— А у меня здесь есть еще дело, — говорит Тимур, и его губы искривляются в жуткой усмешке. — Обсудить надо кое-что с этими ублюдками.

— Тимур! — у меня вдруг прорезается голос. Тонкий, сиплый, но голос. — Я никуда не… без тебя… не уходи…

— Я скоро вернусь, детка, — он целует меня, а потом кивает Владу, и тот подхватывает меня на руки. — Скоро.

И вместе с этим жутковатым Игорем Валентиновичем выходит из комнаты.