Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти

– Мне его очень не хватает, – продолжал каноник. – Новый пастор – человек способный, да, вне всяких сомнений, способный, но он дышит воздухом времени. Прошлое осталось в прошлом – вот его девиз. Однако же, если это так, если прошлое умерло, то что мы все делаем на этой земле? Глядите в будущее, говорит он, но что такое будущее без традиции? Разве не к прошлому обращаемся мы в поисках примера поведения и истолкования символов веры? Мы не можем отречься от наших предков. Мы дети славы и огня, говорит поэт. Но не будь былых славы и огня, что бы мы собой представляли? Золу. А кто видел, чтобы из золы возгоралось пламя?

– Истинно так, – уважительно согласился Крук. – Каноник Феррис, насколько я понимаю, умер скоропостижно? – Ничего такого он не понимал и понимать не мог, но – возразил бы вам Крук – для получения информации нет пути более верного, нежели высказать тезис, дающий возможность собеседнику отреагировать на него в нескольких хорошо подобранных словах.

– Он умер во время проповеди, прямо на кафедре, – задумчиво проговорил каноник Эстелл.

– Для паствы это был, конечно, большой удар, – подхватил, чтобы хоть что-нибудь сказать, Крук.

– Это случилось в присутствии его жены. Она ненамного пережила его. Да, и в любом случае, уехала из Маунтфорда сразу после смерти мужа. – По тону каноника можно было понять, что, с его точки зрения, в чужом воздухе все равно долго не протянешь.

– А кто-нибудь, кроме вас, может его помнить? – спросил Крук.

– У него была дочь. Она вышла замуж незадолго до конца войны. Но живет она не здесь, в другом месте.

– Был еще и сын, верно?

– Да, был. Но о нем я ничего не знаю. – Лицо у старика отвердело.

– Он ушел на фронт.

– Да, да, слышал. Помнится, отец был очень расстроен, что сын не доучился в Уиттингэме. Мой старый друг очень рассчитывал, что сын пойдет по его стопам, но война все поломала. Вернулся он совсем другим человеком, не расположенным к прежней жизни. Вообще, послушать, как люди рассуждали в то время, – он устремил на собеседника умный, пронизывающий насквозь взгляд, – так можно подумать, что эти четыре года стали для человечества первым военным опытом. Послушайте, войны велись всегда. Война была на небесах, когда Святой Михаил и его ангелы боролись с дьяволом и его ангелами и те проиграли. Но ведь продолжатся не войны…

– Вы о чем, об их последствиях? – почтительно осведомился Крук.

– Я о чувстве меры, вернее, о его отсутствии. Люди не могут оценить этот опыт на фоне всей человеческой жизни. – Он сидел, сложив руки на груди, – сосредоточенный, непоколебимый человечек, погруженный в свои мысли, мудрый, отрешенный, не от мира сего.

Настоящее для него не существует, подумал Крук. У него была одна странная особенность – в присутствии таких людей, как этот каноник, он на мгновенье обретал способность отрешиться от самого себя. Личный характер – вот тайна жизни и секрет его собственного успеха. Когда он был совсем маленьким, любящая мать повесила над его кроватью открытку, на которой красными и голубыми буквами было начертано следующее:

Неважно кем, но будь
Собою навсегда.
Прямым пусть будет путь,
Будь честен – в этом суть,
Самим собою будь.

Он подумал о людях, входивших и выходивших из его кабинета, – о Билле Парсонсе, Мэй, Феррисе, – и внутренне подобрался.

– Я представляю интересы сына каноника Ферриса, – сказал Крук. – Он попал в неприятное положение.

Старик вернулся к нему с каких-то дальних берегов.

– Не вижу, чем я мог бы быть вам полезен, – сказал он, и голос его прозвучал холодно и равнодушно. – Повторяю, я даже не был знаком с ним.

– А как сложилась его жизнь после войны? Сюда он не вернулся?

– Ненадолго возвращался, но не сразу после заключения мира. Какое-то время он служил в оккупационных войсках. Отец хотел отправить его в Оксфорд, но он отказался. Слишком отстал, говорил, даже школу не закончил. Подумывал о занятиях журналистикой.

– В наши дни по этой стезе далеко можно пойти, – поддакнул Крук. – В палату лордов, например, если есть желание.

– Демократия, – вымолвил старик и снова погрузился в молчание.

В свободное время Крук любил порыбачить; он мог подолгу стоять, застыв, как камень, на берегу в ожидании поклевки. Сейчас ему вспомнились эти часы и минуты. Рабочий кабинет ученого клирика был залит солнечным светом; золотистые лучи ложились на пыльные обложки книг, которые не открывали уже с четверть столетия.

– Ну, он-то далеко не ушел, – нарушил каноник затянувшееся молчание. – Он вернулся сюда. Его сестра вышла замуж за некоего Маргетсона, адвоката, если не ошибаюсь (Крук подавил улыбку), и тот предложил ему свои услуги, но молодой Феррис… словом, все было без толку. Он воевал во Франции, и война для него не закончилась. Он уехал в Лондон и даже на похороны матери не вернулся. Это все, что я могу вам сказать. – Старик погрузился в себя.

Крук встал и вышел из кабинета. На шаг вперед он все же продвинулся. Адвокат Маргетсон. Надо попробовать потянуть за эту ниточку.

Глава 7

I