За последние дни Мурышиха заметно похудела. Часто о чем-то задумывалась. Шмотяков держал себя с ней очень смело, иногда подшучивал над ней. Гришка прислушивался к нему, темный от злобы. Один раз Гришка заметил, как, разговаривая с ней, Шмотяков отвернулся и зевнул. Гришка посмотрел на него с изумлением и страхом. Парень никак не мог себе представить человека, которому было бы скучно с Александрой. Значит, Шмотяков просто издевается над ней, а баба о нем сохнет?.. Теперь Гришке было все равно, лишь бы задать хорошую память этому человеку. Вечером он зарядил ружье солью и, как только Мурышиха ушла к шалашу Шмотякова, пробрался в березовые кусты и лег на землю так, что ему хорошо было видно обоих.
Шмотяков сидел у костра и пек рыжики, густо посыпав их солью. «Что он делает дни? Ему даже поесть как следует некогда?..» — подумал Гришка.
Александра устроилась поблизости в свете костра. Гришка хорошо видел ее лицо. Глаза Мурышихи сияли.
— Ну, как муженек? — не глядя на нее, спросил Шмотяков.
— Вы опять за то? Все наши бабы смеются: «Уж у тебя чего-нибудь с вологодским есть». — «Да что такое, скажите? А то мне нехорошо, я человек занятой, муж узнает, куда глаза деть?» — «Да, — говорят, — твой Гаврюша уж знает, как этот у тебя о нем расспрашивал, как вы с ним толкуете глазки в глазки». — «Бабы! Да когда, что вы?» — «Ой, от нас не скроешь. Тебе только болтать с кем попадется. А отойдешь — просмеешь и вологодского. К тебе, лошади, ничего не льнет…»
Александра смеялась. Шмотяков в сильном смущении теребил траву. Прутик перегорел, и гриб упал в костер.
— Что тебе, мое словечко не понравилось? — лукаво спросила Александра и чуть придвинулась к шалашу.
Гришка попробовал курок. Пружина очень упруга и всегда издает сильный треск. Надо было влить масла…
— Ты бы зашла сюда, — сказал Шмотяков, указывая внутрь шалаша.
— А я тебя боюсь…
— Чем же я страшен?
Шмотяков приподнялся и схватил ее за руку.
Александра прошептала:
— Что ты, разве можно при огне!..
Шмотяков отпустил ее, взял котелок и пошел на озеро. Александра поднялась и хотела уйти. Тогда Шмотяков опять схватил ее. Так повторялось несколько раз. Наконец Александра сказала:
— С тобой устанешь… — И села к самому шалашу.
Осмотревшись по сторонам, Шмотяков снова потянулся к ней.
Гришка взвел курок. Ему хорошо была видна спина Шмотякова. Неуклюже согнувшийся, в широких сапогах, взлохмаченный, Шмотяков был похож на медведя.
Гришка услышал голос Александры:
— Ты рукам воли не давай!..
Курок чуть не вырвался из-под пальца Гришки. Он снова оттянул его до отказа и приник к самой земле. Вдруг Александра подняла руку и изо всех сил ударила Шмотякова по лицу. Шмотяков отскочил от нее. Из носа у него потекла кровь. Он достал носовой платок.
Александра сидела на земле и громко смеялась.
В это время рядом с шалашом в кустах раздался невероятный грохот. Сноп пламени вылетел как бы из земли и врезался в куст чуть поправее Шмотякова. Листья затрещали и свернулись в трубочку. Затем послышалась возня, шуршание кустов, поспешный топот ног, и все стихло.
От неожиданности Шмотяков опустился на землю и сидел, открыв рот. Кровь стекала по его бороде.
Злой и мрачный, появился Онисим.
— У тебя все шуточки! — крикнул он на Александру.
Александра быстро встала и ушла.
Шмотяков шел от озера. Ничего ему не сказав, Онисим посмотрел на Гришку, молчаливо стоявшего в отдалении на берегу.
— Дубина, иди-ка сюда!
Гришка покорно пошел за ним. Онисим впустил парня к себе в избушку и закрыл за ним дверь. Не поднимая головы, Гришка сидел на нарах.
Каменка постреливала углями. Было дымно и жарко.
— Ты что хотел сделать? — строго спросил Онисим.
— Нечаянно, — не поднимая головы, ответил Гришка.
— А зачем в кусты залез?
Гришка молчал.
— Шутить довольно! — крикнул Онисим. — Что делается кругом! Вся земля горит. Надо войти в разум. Вы кто такие? Зачем сюда пришли? Андрей Петрович вам не указ. У него не горит: он сегодня здесь, завтра там. А ты дурак!
— Он нехороший, — сказал Гришка.
Онисим вдруг смягчился и спросил вполголоса:
— Ты что-нибудь знаешь?
— Знаю.
— Вот что! Черт их разберет. Приезжают только чужих баб смущать.
Гришка рано ушел в лес и в этот день принес глухаря.
— Вот так! — удивился Онисим. — Ты стал кое-что кумекать.
Весь вечер был он с Гришкой ласков, рассказывал ему случай из своей охотничьей жизни:
— Вот тоже вроде тебя иду. Собака лает. Лает глухо и редко, с визгом. Значит, занята работой: гребет землю лапами, рвет коренья зубами. В голосе обида: зверь укрылся и взять его нельзя.
Шмотяков стоял у костра и тоже слушал.
— Земляной зверь, думается, и на Кавказе такой же? — спросил у него Онисим. — Охотиться на него трудно…
— Да-а-а… — чувствуя его насмешку, — протянул Шмотяков.
На другой день Гришка принес трех белок.
— Хорошо, — сказал Онисим, посмотрел на лохматую Гришкину Зорьку и улыбнулся.
Собака была неуклюжа, смешна, неопределенной окраски: рыжее с серым. Лапы у нее были кривые, спина коротенькая.
Зорька сидела перед костром на задних лапах и, стоило сделать в ее сторону движение, стучала хвостом.