Будни

– Какое там, господин Киппель, неужто же вы, ну… куда там… Ежели вы не осудите, так я еще чуток поговорю.

Либле – большой болтун, что верно, то верно, но тут уж ничего не поделаешь, таким его Бог создал. Толковый человек, разумеется, в двух словах высказал бы все, на что у звонаря половина дня уходит, но, видите ли – на все воля господня.

Либле закуривает новую папиросу, собирается с силами, чтобы продолжить свою речь, но в этот момент дверь, ведущую в переднюю комнату, бесцеремонно распахивают, и на пороге появляется трагическая фигура Юри. Батрак так бледен, что бледнее не бывают, глаза его глубоко запали, борода всклокочена. Сильные плечи дергаются, словно их сводит судорогой.

– А, Юри! – приветливо восклицает Либле. – Иди к нам, Юри, мы про тебя вроде, как позабыли. Иди, опрокинь стопку!

Юри несколько мгновений молча смотрит на Либле, затем сжимает руки в кулаки и хрипло выкрикивает одно единственное слово: «Вон!»

XII

Лутс живет на хуторе Рая, словно крыса в хлебном закроме, и уже начинает верить собственным ушам: да, есть еще на свете такой дом, который не гудит и не грохочет, как барабан, дом, где добрые друзья и верные соседи не предаются дни и ночи веселью, не стоят на голове, и не визжит под звуки рояля знаменитая певица, родившаяся в 1859 году, как и большая часть эстонских писателей старшего поколения. Нельзя не поверить, поскольку как наверху, так и внизу нет никого, кто какой-нибудь сладкозвучной патриотической песней вынудил бы его бежать из дому. Лутс работает. Пишет вторую книгу повести «Весна» и время от времени читает какую-нибудь новоиспеченную страничку Алийде, младшей хозяйской дочери, тогда как старшей – Тээле – он словно бы немного чуждается, при ее появлении отводит глаза и прячет исписанные листки.

Вот и в это знаменательное воскресенье, когда происходит описанное выше сватовство, Лутс сидит в «своей» комнате, курит, посмеивается про себя и снова пишет строчку-другую. Дойдя до того места, где Тээле по отношению к Арно Тали выкидывает первые фокусы, писатель мотает головой, погружается в раздумье. Поди знай, стоит ли об этом? Тээле, правда, сказала, чтобы он не изображал ее больше таким голубочком, как в первой части, но… поди знай. Во-первых, он тут гость и должен уважительно относиться к хозяевам дома, во-вторых, в действительности все могло происходить не совсем так, как он себе представляет.

В это время раздается стук в дверь. Писатель, так и не пришедший ни к какому решению, бросает испуганный взгляд на двери и уже порывается спрятать записную книжку, однако видит, что вошедшую опасаться не следует.

– Вы, конечно, сердитесь, что я вам помешала, но я ничего не могу с собой поделать. Уже часа два я не нахожу себе места, все не решаюсь зайти, но теперь сил моих больше нет, я должна узнать, о чем вы написали дальше. Вчера вечером вы сказали, что скоро возьмете в оборот мою дорогую сестричку.

– В том-то вся и загвоздка – как бы мне, чего доброго, не задеть вашу дорогую сестричку сильнее, чем можно.

– Но ведь Тээле сама сказала, чтобы вы ее больше не идеализировали. – Алийде подходит ближе. – Она даже хочет, чтобы о ней говорили и писали позаковыристее.

– Вот как! Ну, в таком случае почитаем. Это случилось как раз в то время, когда на хутор Рая возили бревна для нового дома; Арно Тали неожиданно вошел в комнату и обнаружил там Яана Имелика. Послушайте, что произошло дальше. «Арно глубоко уязвлен тем, что при его появлении Тээле внезапно становится злой, без всякого основания вырывает она ученическую доску из рук сестры (сестры!) и дергает последнюю за волосы, сестра с громким ревом залезает в кровать; затем Тээле хватает со стола несколько исписанных листков бумаги, со злостью разрывает их на клочки, швыряет под стол и бросает в сторону Арно два-три взгляда исподлобья». Ну, каково? Во всяком случае, как вы видите, тут и о вас тоже ведется речь, вы же пожелали этого намедни. Но… мы можем это место и опустить.

– Зачем? Ничего ужасного я в этом не вижу. Она еще и теперь дергает меня за волосы, если я бываю в чем-нибудь с нею не согласна. Правда, я больше не реву и в кровать не кидаюсь, но в те времена это, конечно, было более чем возможно. Задайте ей как следует и ничего не бойтесь. Покажите ей, наконец, ее настоящее лицо, может быть, тогда она изменится. В последнее время у нас идет настоящая война из-за Тоотса, но поверьте, я вовсе не вмешиваюсь в их взаимоотношения – она всегда сама заговаривает об этом. А я, конечно, не могу без конца слушать, как все время сваливают вину на другого, начинаю возражать.

– Да-а, и я еще ничего не сделал, чтобы помирить их, – хмурит Лутс брови. – Знаете, я разок наведывался на хутор Юлесоо, но не застал Йоозепа дома, по правде же говоря, если бы даже и застал, все равно вряд ли решился бы коснуться этого вопроса. Это деликатный вопрос, но я уверен, настанет день, и они все-таки помирятся. Знаете… Нет, больше я сейчас не могу вам ничего сказать. Надеюсь, к тому времени, когда в Юлесоо будет готов новый дом, обстоятельства, по всей вероятности все же изменятся.