- Да, я уже заканчиваю. Простите, друзья мои, если утомил, но, как говорится, из песни слов не выкинуть. Так вот, в какой-то момент я понял, что я делаю что-то не так, вернее не понял, а почувствовал, я чувствовал, что не стоило так сублимировать свое покаяние. Это было и моей ошибкой, и ошибкой моего отца, моего деда, моего прадеда. Я подумал, что в русском народе не зря говорят - курица не птица, баба не человек. Так вот, если уж вкладывать активы в покаяние, то в покаяние перед человеком, русским человеком, а не перед бабой. Я оставил своей ненаглядной квартиру на Невском, дачу наСтрельне, увесистый счет в швейцарском банке, распродал все свои активы, часть отдал жене, часть оставил себе, и уехал каяться по новым правилам.
Я вернулся в деревню, к своему тестю Василию. Я действительно хотел помочь ему, хотел возродить в нем тот крестьянский, тот поистине русский дух. Арендовал земли, купил тракторы и комбайны, купил всякую скотину, построил зернохранилище, небольшой маслозавод, нанял людишек, и стали мы с Василием сопредседателями фермерского хозяйства. Василий встретил эту мою инициативу с некоторым воодушевлением, даже перестал пить. Но потом что-то пошло не так. Я вообще не разбирался в сельском хозяйстве, так как был сугубо городским жителем. Василий, кстати, тоже ни в чем не разбирался, хоть и был деревенским, ибо всю свою сознательную жизнь посвятил тюрьме и алкоголизму. Постоянно приезжали какие-то темные личности, что-то требовали, что-то пытались отжать, заставляли продавать продукцию именно им. Потом к нам выстроилась целая очередь из всяких проверяющих. Такой очереди даже в городе, на своих предприятиях, я не помню. Потом кто-то постоянно что-нибудь у нас поджигал, травил скотину, воровал детали и оборудование. Постоянно нас мучили новыми законами, постановлениями, поправками и прочими оптимизациями. И, самое главное, мы никуда не могли сбыть продукцию. Василий снова запил. Запил и я. Помаленьку мы распродали все свое имущество. Потом я переехал из арендованного дома к Василию. Василий вскоре умер. Нет, я тут не причем, он умер от инсульта. Бывшая жена меня домой не приняла, у нее уже давно был другой папик, руководитель крупного бюджетного учреждения в сфере культуры и спорта. В итоге я сожительствую с женой Василия, со своей тещей, пью с ней султыгу и продолжаю жить в этой деревне, в которой мы с вами, друзья мои, и встретились.
(Сатана)
- То есть, именно так вы и стали русским?
(Иван Иванович)
- Не совсем. Трудные жизненные условия никогда не сделают человека русским. Русского человека от немца, американца или папуаса отличает наличие Русской Национальной Идеи! Но до конца ее постигнуть невозможно, сформулировать словами нельзя, ее можно только почувствовать и поверить в нее, и вот когда ты обретаешь эту веру, постигаешь русское дао, вот тогда ты и становишься русским.
(Лыков)
- И в чем заключается эта Русская Идея?
(Иван Иванович)
- Простите, друг мой, но вы, наверное, невнимательно меня слушали. Русская Идея, это не какой-нибудь там Бог, которого можно описать словами, нарисовать икону и все это превратить в религию, Русская Идея не настолько вульгарна! Тут нет описания, нет объекта для рассуждения, тут только чистая, ничем не запятнанная вера!
*****
Пили в тишине. Где-то за полночь запасы спиртного стали иссякать. Потом мы отправили Чебурашку обратно в деревню, добыть еще бухла. Пообещали ему, если он вернется порожняком, порвать его мохнатую жопу на фашистские свастики. Иван Иванович сжалился над ушастым, рассказал, где можно в деревне купить ночью спиртное. Через пару часов мы уже догонялись "Лосьоном без запаха", семидесятиградусной бесцветной жидкостью в пластиковых двухсотпятидесятиграммовых бутылочках.
Мы пили и беседовали до самого утра, потом обозвали друг друга пидорасами, набили морду Чебурашке и улеглись спать.
*****
Проснулись после обеда, попрощались с новым русским Иваном Ивановичем и отправились дальше в путь. Уже через час мы достигли следующей деревни. Сатана там купил пива и сигарет, и мы пошли дальше. После того как мы на ходу выпили "сиську" крепкой "девятки", настроение заметно улучшилось. После еще двух, идти стало тяжеловато, но настроение у меня продолжало стремиться вверх. И Чебурашка явно не унывал, насвистывал "Первый концерт для фортепиано с оркестром" Чайковского. А вот Сатана снова был мрачен. И тут я не выдержал:
- Рогатый, ты чо такой хмурый-то, своей постной мордой только настроение людям портишь.
- Знаете ли, наш путь подходит к концу, и меня терзают смутные сомнения, справитесь ли вы с поставленной задачей...
(Чебурашка под воздействием "девятки")
- Говно вопрос!
(Сатана)
- Я бы на вашем месте не был таким уж самоуверенным. Кстати, Лыков, на счет Чебурашки я не имею никаких иллюзий, он просто олигофрен и мудак, а вот у тебя-то есть хоть какой-нибудь план?
(Лыков, немного задумавшись)