Будни директора школы

Вот и сидел, раскладывал пасьянс: если тут мы с первого урока уберем математику у старшего класса, а поставим историю, чтобы разбудить с утра, то математику эту придется ставить пятиклашкам, а английский у них забирать и переносить в седьмой, но седьмые — большие, делятся на иностранный язык на две подгруппы, значит, будет задействовано два учителя английского языка, а, следовательно, «слетает» урок у другого старшего класса, а им тогда можно поставить с утра литературу, и тогда вместо литературы у восьмого вставить им… Что им туда вставить? Не физкультуру же? Нечего больше? Ну, тогда физкультуру, а потом сразу — труд, на котором они отдышатся, а потом что-нибудь легкое…

И чтобы контрольных в тот день не было (записать себе в напоминальник)…

Именно в этот момент, когда директор школы сидел, подперев голову рукой, стирая и снова записывая в расписание предметы и кабинеты (да, надо же было еще и кабинеты распределить!), к нему постучалась и вошла заслуженная пожилая завуч, пережившая на своем месте уже двух предыдущих директоров и временное безвластие.

— Можно?

— Да-да, садитесь.

Кабинет был маленький, три стула слева от директора, два стола углом, в углу — он, одно окно прямо за спиной.

Это окно за спиной аукнулось ему во второй год работы. Только переехал в этот кабинет, сразу и заболел — простудил спину. «Ни охнуть, ни пернуть», — как шутит в таких случаях его отец, давний радикулитчик. На другой день директор еле дошел до работы, но сидеть в кабинете не смог. Если садился, то чтобы встать требовалось столько усилий…

В общем, он ходил весь день по коридорам, а окно ему законопатили так, что потом пару лет вообще его не раскрывали.

Помолчали. Она смотрела, как директор стирает и снова вписывает в клетки уроки и кабинеты, сверяясь с недельной расчасовкой. Он продолжал работать, стараясь не обращать внимания на напряженное молчание. Наконец, она не выдержала первой:

— Мне что, увольняться?

— Я вам это не предлагал.

— Но, все-таки? Я же вижу, что не нужна вам в этой должности…

— Зачем же сразу увольняться? Разве мы ругались? Разве вы не можете работать в своей школе учителем? Сколько у вас сейчас часов биологии и химии? Двенадцать? Вот, добавим вам до двадцати, дадим классное руководство, освободим один день посреди недели…

Вздохнув, она попросила лист бумаги и ручку, и написала заявление с просьбой перевести ее из завучей в учителя. Сама.

Написать приказ об этом было легко. Легко было и назначить нового завуча: кандидатура уже была давно подобрана. Но… Кандидат в завучи был математиком. А уходящий завуч — химиком-биологом. И это означало, что часы математики от нового завуча добавятся математикам, и они станут зарабатывать больше, а вот часов биологии и химии станет маловато…

На три месяца до окончания учебного года директор сумел выкроить новому учителю внеклассную работу, какие-то кружки и факультативы, так что ни ушедшая из завучей, ни сами учителя химии и биологии, финансово не пострадали. Но на новый год требовалось дать полную нагрузку всем. И главное: кто-то из них будет командовать, заведовать кабинетом биологии, оборудовать его, сидеть в лаборантской, как в своем личном кабинетике, получать пусть небольшие, но деньги «за кабинет».

Директор школы не думал долго об этом. Вот, есть у нас пенсионерка. Заслуженная, всю жизнь в школе. Она создавала этот кабинет. Она вложила в него душу. Она буквально жила в нем. Так, почему же он должен кому-то отдавать ее детище? Она собирается работать дальше? Ну, так снимем ей чуток нагрузку (объясним здоровьем, пенсией и т. д.) добавим внеклассной работы, чтобы в деньгах не потеряла, но кабинет все равно оставим ей. До тех пор, пока она сама не уйдет из школы. Все. Решено.

Учителей, приходящих в августе из отпуска, ждало новое, практически полностью готовое и со всеми согласованное расписание, и тарификация, подписанная директором школы и председателем профкома, пропечатанная печатями, висящая возле расписания на гвоздике. Каждый, вернувшись из отпуска, в первый же день бежал на второй этаж, смотрел расписание, что-то выписывал, что-то обдумывал, листал тарификацию, а потом спускался в кабинет директора и хоть чуть-чуть, хоть самую малость, но обсуждали новый учебный год, и как там все будет.

…Вот зашла и «пенсионерка». Она зашла, как будто проходила мимо школы из магазина с пакетом цветным, присела возле стола, смотря на директора. А тот как раз о чем-то ругался с Гороно, чуть не грыз от злости телефонную трубку. Отвлекся только, чтобы извиниться, предложить сесть — и опять в бой.

Она посидела, послушала, посмотрела на него, такого молодого в ее глазах. И тут телефонный разговор закончился. Директор школы вопросительно посмотрел на нее.

— Спасибо, — и все. Встала и молча пошла к двери.

— А-а-а…, — что-то изобразил он, показывая рукой на пакет, оставленный возле ножки стола.

— Это вам. Из свежего урожая. Не болейте, — и мягко прикрыла дверь, ушла готовить свой кабинет к началу учебного года.