Будни драконоборцев

— Вот те, кто шел за сказкой, кто думал о том, каким он молодцем станет да как заживет после победы, те и не возвращались. Не одолеть так дракона. Вот что ты, Даниил, что Борис твой, царство ему небесное, вы же сами что драконы — как в одну колею разум свой направили, так по ней и едете. Что Борис со своей страстью к княжне, что ты со своей ненавистью к северянам. Лучше бы думали о тех, кого от дракона защищать идете. О простолюдинах, которых он объел начисто, почитай, весь скот в округе сожрал, или о дочери княжеской, что сейчас у него, если жива еще. Вот тогда дракона-то и одолеете и голову драконью у княжеского порога оставите, а не свою незнамо где. Григорий Алексеич, что четырех драконов положил, всегда говорил, что не за славой на дракона идет, а по нужде, потому что нет совместной жизни нам с ними, не получается.

— Суеверие все это, — неожиданно подал голос отец Варсонофий, — про кровь драконью — суеверие. Молитвой надо укрепляться, а не кровь чудовищ диавольских пить.

Данко посмеялся:

— Суеверие не суеверие, а только вроде как и Святой Георгий, великого дракона поборов, кровь его пил и после этого непобедимым сделался.

— Ему была свыше непобедимость дадена, не из-за крови.

— А только ведь и ты, отец, ежели доведется тебе дракона завалить, кровушки-то хлебнешь, признайся! Чтобы решимость приобрести в разговорах с епископом! Ведь не со всем ты согласен, а вот высказать свое несогласие — кишка тонка.

Священник ничего не ответил Даниилу, и над поляной повисло молчание.

Сонное ночное марево, как дым от костра, обволакивало Данко, смешивалось с напряжением сегодняшнего дня, уводило в сторону, стирало грань между явью и сном. Наверное, до того самого момента, как он, отойдя с отцом Варсонофием «до ветра», столкнулся нос к носу с оборотнем, все шло гладко и размеренно. Даже суматоха после налета дракона и похищения княжеской дочери, короткие сборы в дорогу, путь по долине — все это укладывалось в обычную жизнь, с привычными занятиями и даже ставшими такими же привычными мелкими стычками с северянами. А сейчас Данко чувствовал, что нить его жизни уже выпала из его рук, разматывается сама по себе и, возможно, именно этой ночью настанет поворотный момент, когда ему предстоит принять свое решение.

Вскрикнула какая-то ночная птица, Данко очнулся: посреди поляны, точно между кострами, освещенный и огнем, и бледным светом полной луны, воздев руки к небу, стоял маленький Аптекарь. Он что-то выкрикивал и смешно подпрыгивал, указывая наверх.

— Отойди с середины, что ж ты творишь! — прокричал Василий.

И тут вдруг низкий гул пришел со стороны Старой пади, резкое дуновение ветра пригнуло траву к земле, огромная тень закрыла луну, как свечу задула, а затем… затем мир вокруг раскололся, взревел и вспыхнул пламенем. Данко бросило в кусты, а сверху его забросало сучьями, даже небольшое деревце упало рядом. Столб пламени погас, только отдельные ветки горели, да в центре, в том месте, где стоял Аптекарь, словно все три костра вместе собрались, и в этом гигантском костре уже нельзя было различить фигуру толстяка.

Снова раздался рев, но уже без огня. Сбивая оставшееся пламя взмахами крыльев, дракон, как темная гора, бросился на прогалину, продолжая разрушение ударами лап и хвоста. Василий сунулся было с мечом, но был отброшен резким движением шеи, однако этот рывок сделал свое дело: на какое-то мгновение дракон прекратил свою бешеную пляску, и два арбалетных болта вонзились ему в самое горло. Судорога прошла по телу, от головы до хвоста, но змей удержался на ногах. Поняв неладное, он нанес последний удар хвостом по тому месту, откуда прилетели болты, взмахнув крыльями, поднялся, попытался еще раз дохнуть огнем. Только уже не получилось у него, разве что несколько верхушек деревьев занялись от жара. С трудом набирая высоту, дракон направился в сторону своего логова.

Данко, отброшенный первой огневой атакой, потерял на некоторое время сознание от удара о дерево, так что, выбравшись, увидел уже улетавшее чудовище. Еще недавно вполне мирная прогалина в лесу, сейчас, в свете луны и догоравших кустов, представляла собой страшное зрелище. Третьяк, скорее всего попавший под удар лапы, лежал, неестественно вывернув шею. Отца Варсонофия не было видно — небось снова со страху ломанулся, не разбирая дороги. От Аптекаря уже просто ничего не осталось. Василия Данко нашел в стороне, почти у того места, где сидели северяне.

— Что с вами, дядо Василий?

— Дракон… они все-таки попали… — воевода едва мог говорить, — тебе спешить надо… за ними… пару часов… недвижим будет… знахарь их говорил так… Харальд с Улафом пошли…

— Так беляши живы?

— Только рука сломана… у Улафа… они по тропе пошли… тебе за ними надо… пока кровь не обновилась… добить надо… иначе все зря…

— Им же не дракон нужен!!! Им же княжна нужна!!! Они на стол княжеский метят!!!

— У тебя… в голове помутилось… спеши…

— Нет, мне сейчас все ясно! Вся их суть поганая ясна! А спешить я буду! Третьяк, Третьяк говорил, что есть короткий путь! Я успею! Я их опережу!

— Оставь… там переломаешь ноги… тебе вместе надо…