Будни и праздники императорского двора

Балы и танцевальные вечера у Хитрово отмечены и в дневнике Долли Фикельмон. Так, в апреле 1833 г.: «14-го бал у контролера Хитрово — прелестный, весьма оживленный для конца сезона» [847] . И в другой записи, датированной 16 мая 1834 г., отмечен «танцевальный вечер» «у контролера Хитрово, который умеет придавать элегантность своим вечерам, хотя ни он сам, ни его жена не блещут ею» [848] .

Главное управление ревизии государственных счетов (в 1836 г. переименованное в Государственный контроль), учрежденное высочайшим манифестом 28 января 1811 г. как центральное ведомство финансового контроля Российской империи, в 1827 г. разместилось рядом с центральными площадями на наб. р. Мойки, 74. Дом, купленный у купца Шмидта, был перестроен для канцелярии Государственного контроля И. И. Шарлеманем. Во главе этого учреждения находился государственный контролер, пользовавшийся всеми правами министра. До этого учреждение снимало наемные квартиры. В числе его адресов – дом тайной советницы Е. М. Олениной, супруги директора Публичной библиотеки, на наб. Фонтанки, д. 101. В одном из помещений третьего этажа дома на Мойке А. 3. Хитрово в 1832 г. освятил домовую церковь во имя иконы Божией Матери Ахтырской. Перед этим она была перенесена из его дома на Большой Морской улице. Ведомство Государственного контроля использовало в разное время и другие дома [849] .

Упоминающийся шталмейстер Федор Петрович Опочинин при всей его внешней скромности был вхож в царскую семью и часто упоминается в разных придворных мероприятиях.

В доме упомянутого ранее камер-юнкера Владимира Петровича Давыдова балы начались только с 1839 г.

На вечерах генерала от артиллерии Ивана Онуфреевича Сухозанета (1788–1861) в основном играли в карты. Он был директором Императорской Военной академии (1832–1854) и главным директором Пажеского и всех сухопутных корпусов (с сентября 1832 г.).

Под номером 15 М. А. Корфом были упомянуты прежде большие балы у министра народного просвещения (с 1 марта 1832 г. товарищ министра, с 21 марта 1833 г. управляющий министерством, министр с 1834 г. по 20 октября 1849 г.) Сергея Семеновича Уварова (1786–1855).

Отдельного комментария (в этом «разряде») заслуживают балы в доме Нарышкиных. Упомянутый Лев Кириллович Нарышкин (1809–1855) – сын обер-гофмаршала Кирилла Александровича (1786–1838), племянник известного обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина (1758–1838), одного из богатейших вельмож екатерининской эпохи, женатого на «светской львице» польке Марии Антоновне М. А. Святополк-Четвертинской (фаворитке Александра I) и приобретшего репутацию рогоносца. Дворец Нарышкиных (наб. Фонтанки, 21) строили по частям. Левая часть предположительно сооружена Дж. Кваренги в 1790-х гг. в стиле классицизма для графа Н. И. Воронцова. В 1799 г. дом был куплен Д. Л. Нарышкиным. В 1821–1822 гг. справа к дому был пристроен флигель (предположительно К. И. Росси) в стиле классицизма. Балы и концерты в зале Нарышкина были известны на весь Петербург, их удостаивали посещением члены императорской фамилии. После кончины хозяина в 1838 г. дворец перешел к его племяннику Л. А. Нарышкину, а затем в 1844 г. к дочери последнего Софье Львовне (1829–1894) в качестве приданого к ее свадьбе с графом Петром Павловичем Шуваловым (1819–1900). Так дворец приобрел второе название – Шуваловский. Потом он принадлежал их сыну и его вдове [850] .

В памяти современников остался роскошный бал в этом доме еще при Дмитрии Львовиче Нарышкине в 1834 г. в честь присяги и совершеннолетия цесаревича Александра Николаевича. Вот что записала в своем дневнике 29 апреля 1834 г. Долли Фикельмон: «Неделю спустя после церемонии присяги Наследника Дворянство устроило в его честь прекрасное и величавое торжество. Местом его проведения был избран дворец Нарышкина, у которого самая большая зала. Эта зала и еще одна – специально благоустроенные для ужина – были украшены роскошно и с большим вкусом. Присутствовало 1500 человек, все дамы были в стилизованных русских костюмах – золотое и серебряное шитье на них заменено цветами, что должно символизировать праздник весны. Так, к примеру, кокошники у замужних дам были убраны белыми цветами, а у девиц – розовыми… Чтобы праздник стал всеобщим – и народным , и вместе с тем аристократическим – набережная напротив дворца Нарышкина была богато и красиво иллюминирована, а Фонтанка усеяна лодками, красочно освещенными разноцветными шкаликами, с певцами, исполнявшими весь вечер самые лучшие народные песни. Погода стояла великолепная, и оба берега реки до самого рассвета были запружены народом. Одну из прелестнейшей вещей этого торжества представлял будуар, приготовленный для Императрицы графом Витгенштейном. Он утопал в роскошных, поистине сказочных цветах. В разгар всех этих развлечений юный Великий Князь был сражен большим горем – ему сообщили о смерти Мердера» [851] .

Через два года после кончины К. А. Нарышкина М. А. Корф впервые говорит о бале у «молодого Нарышкина» – упоминавшегося Льва Кирилловича. Он продолжил традицию балов у Нарышкиных. Барон М. А. Корф записал в своем дневнике 22 октября 1838 г.: «Открытие балов в большом свете началось нынче с такого дома, где их прежде не бывало, именно с молодого Нарышкина, лица, самого по себе еще ничего не значащего в светской иерархии, но к которому все ездят потому, что он – сын обер-гофмейстера и женат на дочери обер-шталмейстера кн. Долгорукова, а притом богат, живет славно и дает вечера, когда нет их еще нигде в городе… Вчера собрали нас туда в первый раз, и были почти все, кто обыкновенно бывает на вечерах большого света, в том числе и весь дипломатический корпус. В понятиях этого "большого света" замараться было не об кого, потому что никакой "примески" тут не являлось» [852] .

У члена Государственного совета графа Александра Дмитриевича Гурьева (1786–1865), брата графини Нессельроде, в основном были не балы, а карточные игры, и, как исключение, в дневнике М. А. Корфа за 20 декабря 1839 г.: «Вчера был прекрасный бал у нашего графа Гурьева, вещь, не бывавшая уже многие годы. Мы собираемся там по вторникам одни, впрочем, мущины играют в вист (карты), но танцев и вообще собрания дам там не бывает почти никогда…» [853]

Последним в четвертом «разряде» указан единственный дом семьи Лазаревых, который бомонд посещал, но не приглашал с ответными визитами. Так, 2 января 1839 г. М. А. Корф записал: «На днях был великолепный бал у известных богачей Лазаревых, бал, на котором собрана была вся административная и дипломатическая знать и все пресловутости модного света, вообще едва ли не блистательнейший во всю нынешнюю зиму. Дом их введен в почет гр. Бенкендорфом, который имел некогда интригу с женой одного из них и для которого все к ним ездили, а теперь оно сохранилось уже по преданию и обычаю. Впрочем, балы Лазаревых почти то же, что обеды Гурьева: все у них, а они ни у кого или почти ни у кого» [854] . В конце года барон М. А. Корф отметил еще один их бал: «8 декабря. Вчера был большой и по обыкновению прекрасный бал у Лазаревых, на котором присутствовала вся знать, чтобы других посмотреть и себя показать, но, конечно уже не для хозяев, которым все изъявляли свою благодарность, тоже, по обыкновению, – насмешками ..» [855] Тем не менее балы у Лазаревых продолжались. В дневнике за 1843 г. тот же Корф писал о предстоящем у Лазаревых бале 12 января 1843 г. [856] , а после бала отметил укрепление позиций Лазаревых в свете: «13 января. Вчера был прекрасный, по обыкновению, бал у Лазаревых… Великий князь Михаил Павлович бывает там всякий раз… Наследник (Александр Николаевич. – А. В.), которого хозяева зовут уже два года, приехал вчера впервые и пробыл два часа» [857] .

Отметим дополнительно еще несколько престижных домов, где давались балы для «большого света». В первой трети XIX в. славились балы у Потоцких. Генерал-адъютант граф Станислав Станиславович Потоцкий (скончался в 1831 г.) – обер-церемониймейстер двора (с 1826 г.), сенатор. Его супруга Екатерина Ксаверьевна, урожденная графиня Браницкая (1792–1880), была в первом браке за Константином Сангушко. Долли Фикельмон описала один из этих балов, состоявшийся 12 января 1830 г.: «Большой бал у Станислава Потоцкого. Чудесные покои, элегантные, обставленные со вкусом. Готический обеденный зал в самом изысканном стиле; все богато, роскошно, все в изобилии, но сам бал получился невеселым. Было очень душно, и гости танцевали без особого желания. Император и императрица очаровательны; однако их присутствие не прибавляет веселья. Все взгляды, все внимание присутствующих направлены на них. Каждый стремится произвести впечатление, боится не понравиться, дамы чересчур кичатся своими драгоценностями, мужчины тушуются. На балах блистает красотой мадам Пашкова, урожденная Баранова. Высокая, прекрасно сложена, движения грациозны и благородны. Мадам Завадовская (Елена Михайловна Завадовская, жена графа В. П. Завадовского. – Л. В.) чрезмерно поглощена присутствием Императора, и это на многих производит тягостное впечатление. <…> В нынешний сезон фаворитами общества являются два молодых поляка. Князь Сапега, брат княгини Чарторыйской (Анна Чарторыйская, супруга Адама Чарторыйского. – Л. В.), хорошо разговаривает и танцует чудесно. У Ленского, его партнера по успеху, более тонкое и красивое лицо… Императрица часто танцует с ними. Супруга английского посла (Мэри Ребекка Хейтсбери. – Л. В.) довольно неприятна в обществе, она не смогла вписаться в него – ее находят скучной. Ко всему прочему, здешний свет не очень милосерден – как только было подмечено, что Двор пренебрегает ею, все дамы отвернулись от нее и избегают ее довольно смешным и шокирующим манером» [858] . Через два года, когда графа Станислава Потоцкого уже не было в живых, Долли Фикельмон 6 февраля 1832 г. записала: «4-го Потоцкие устроили для нас чудесный маленький бал» [859] .

В 1831–1832 гг. в дневнике Долли Фикельмон отмечены и три бала у Лавалей [860] . А 11 февраля 1843 г. барон М. А. Корф записал: «Вчера имп[ератри]ца с цесаревною и обеими вел[икими] княжнами в первый раз была на бале у Лавалей, которые от этого с ума сходят от радости. Бал был огромный и – прекрасный. Разослано было до 450-ти приглашений, и, хотя в бальной зале довольно теснились, однако в прочих комнатах, при обширности дома, циркулировали очень свободно. Ужинная зала и кабинет императрицы были убраны превосходно, а все прочие комнаты освежены и подновлены и частию вновь обмеблированы, так что бал этот, как считают, обошелся им до 30 т[ысяч] р[ублей] ассигнациями]. Приемы слепого хозяина были довольно забавны…» [861] Слепой хозяин, встречая гостей, делал вид, что их узнает и под руку с императрицей ходил по залам с коллекциями античных древностей и по памяти рассказывал о них.

27 июля 1834 г. Алексей Федорович Орлов давал бал в своей новой загородной усадьбе в Стрельне, в связи с чем «принимал у себя весь Двор и избранную часть общества» [862] .

Кроме частных великосветских балов были и балы общие для дворянства, которые проходили в здании Дворянского собрания (архитектор П. Жако по проекту К. И. Росси, 1834–1839), входящего в архитектурный ансамбль Михайловской площади (площадь Искусств), где ныне располагается Филармония. Так, за 1843 г. М. А. Корф трижды упомянул балы в Дворянском собрании, состоявшиеся 25 января, 18 февраля (бал и маскарад) и 20 декабря [863] . 20 декабря 1843 г. он записал в своем дневнике: «Сегодня в зале дворянского собрания бал в пользу школ женского Патриотического общества, в присутствии всей царской фамилии» [864] . К середине XIX в. в Дворянском собрании ежегодно бывало шесть «непременных» балов и «экстраординарные» балы. Каждый постоянный член Дворянского собрания кроме своего бесплатного билета получал два «дамских билета». Другие посетители балов платили в сезон 1840 г. по 10 рублей (дамы – по 5). Билет на один бал стоил, соответственно, 3 и 1 руб. Программа балов была подобна программе балов по «большому этикету». Бронировались билеты для членов дипломатических миссий, гвардейских полков.

Судя по всему, зимний сезон именно 1843 г. был одним из самых насыщенных балами и празднествами. Барон М. А. Корф в дневниковой записи 18 февраля 1843 г. отметил: «Балы следуют за балами, пока великопостный колокол на призовет всех если не к покаянию и очищению душ, то, по крайней мере, к временному отдыху тел. 14-го в воскресенье бал у наследника, во вторник (16 февраля. – Л. В.) маскарад у Анатоля Демидова, в среду (17 февраля. – Л. В.) бал у Мятлевых и маскарад в Большом театре; наконец, сегодня, в четверг, (18 февраля. – А. В.) бал и маскарад в Дворянском собрании. Государь, наследник, великий князь Михаил Павлович присутствовали на всех этих вечерах, балах и маскарадах, появляясь нередко и в спектаклях, утренних или вечерних» [865] .

При Николае I время для балов сдвинулось на более позднее время (так же как и обедов). Часто они заканчивались под утро. Долли Фикельмон в записи 23 января 1833 г. добавила: «Позавчера я должна была присутствовать у Кочубеев на бале, который они давали для двора. Императрица продолжала танцевать даже после четырех часов утра! Она выглядела свежей, моложавой и красивой, какой я уже давно ее не видела» [866] .

Впрочем, она же через два года уточнила в дневнике 30 января 1835 г.: «В нынешнем сезоне балы, на которых присутствует двор, начинаются в половине девятого и кончаются в три часа ночи. Хоть немного щадят силы Императрицы» [867] . Врачи рекомендовали Александре Федоровне поберечь свое здоровье, и балы стали оканчиваться раньше, или она покидала их не так поздно. Впрочем, это касалось и других участников ночной жизни. В дневниковой записи 11 января 1843 г. М. А. Корф, отметив прошедшие и намечающиеся пышные балы, продолжающиеся «до 3-го и 4-го часа», меланхолически завершил: «…Становится, право, страшно и грустно за здоровье молодых людей» [868] . Кстати, правила хорошего тона не позволяли гостям удаляться с балов раньше императорской четы.