Анисимов захотел пить и открыл глаза. За окном рябил ранний рассвет, похожий на экран телевизора, когда все программы уже подошли к концу. Где бы он мог быть? Глаза узнали очертания родной кухни, оказывается, он спал сидя на кухонной табуретке, положив голову на стол. Валера на ощупь отыскал стакан и подошел к своему немецкому крану. Крана на месте не было. Анисимов устремился к испанскому выключателю, чтобы при электрическом свете разобраться в тяжести нанесенных его кухне потерь. Свет зажегся, но Валерца шарахнуло током так, что он мгновенно протрезвел. Кухня опять напоминала помойку времен военного коммунизма: холодильника не было, крана не было, вместо плафона свисала маленькая, золотушная лампочка, а от выключателя остался один рычажок. На столе ножом было нацарапано «Афган – кызел», а в радиусе трех метров не осталось ни одной целой плитки, как будто в его кухню угодил Тунгусский метеорит. Анисимов побоялся идти в комнату, чтобы не нарваться на жену и дочку, и на цыпочках отправился в коридор, посмотреть, какое сегодня число. Фу, слава богу, только двадцатое, а он-то думал… Тут взгляд Валеры упал на месяц еженедельника, и его сердце со свистом ухнуло в малый таз – на календаре значился сентябрь. Его запой длился больше трех месяцев. Анисимов скомкал рубаху на груди и закусил ее со всей силой, на которую был только способен, иначе он закричал бы так, что его аорта с шипением лопнула от ужаса предстоящей расплаты и бремени невыносимого стыда. Но больше всего ему было жаль кухни.
Драгоценная сумка
Мишка Пантелеймонов сидел перед наркологом, сухоньким старичком в старомодных очках, и ломался, как пряник.
– Вы знаете, доктор, я пока не созрел, – вилял несознательный Мишаня, готовясь парировать любой врачебный довод.
– Нет так нет, – не стал спорить доктор, – не смею вас больше задерживать.
Пантелеймонову стало немного обидно за такую легкую победу, он полночи проворочался, подыскивая убедительные аргументы.
– Ну, посудите сами, – начал выкаблучивать Мишка, – я могу пить, могу не пить.
– Могу копать, могу не копать, – эхом откликнулся старичок.
– Пока сам человек не захочет, – продолжил кочевряжиться Пантелеймонов, – его никто не вылечит. Разве не так?
– Если сидеть и ждать, пока вы сами захотите, – возразил доктор, – вы всех домочадцев под корень вырежете.
– Я целых три года не употреблял, – Мишаня легонько ударил себя кулаком в грудь, – имею право разговеться. Разве не так?
Доктор пожал плечами. Мишка ударил себя сильнее:
– Срок кодировки истек еще в июне, а уже август. Что, я не могу пару кружек пива выпить?
– Кабы вы парой кружек ограничивались, – развел руками нарколог, – тогда бы в наркологических центрах корм для рыбок продавали. Беда не в том, что вы пьете, проблема в том, что повторяете.
– У меня все под контролем, – Михаил побагровел, выпучил глаза и стал напоминать хрестоматийного рака.
– Мишенька, может, все-таки зашьешься? – вступила в разговор забитая жена. – На пару годков, а?
– Не серди меня! – взвыл Пантелеймонов, свирепо вращая глазами и брызгая слюной. – У меня через месяц юбилей. Что мне, тридцатник газировкой, что ли, отмечать? Отпраздную, как человек, тогда и поговорим.
– Хозяин – барин, – не стал настаивать старичок, – последний вопрос. А почему три года назад вы решили закодироваться?
– Он тогда портфель со всеми документами потерял, – влезла жена Нина.
– Замолчи уже! – взвился Пантелеймонов. – Не с тобой разговаривают!
– Так, значит, причиной обращения к наркологу в прошлый раз стала потеря портфеля в состоянии алкогольного опьянения, – ухватился за тему старичок, – что делать, водка дарит море радости и океан печали.
– Это вы к тому, что все неприятности случаются по пьяной лавочке? – включил дурака Пантелеймонов.
– Именно, – скорбно кивнул нарколог.
– У меня все под контролем, – упрямо повторил Мишка и в два прыжка выскочил из кабинета.
Супруга нагнала Пантелеймонова только на светофоре.
– Мишенька, а может, закодируешься, – затянула она опостылевшую песню, – вспомни, как хорошо три года было.
– Тебе было хорошо, – уточнил Мишаня, – а мне было плохо. Все бухают, как люди, а я типа ущербный. Алкоголика тоже мне нашла. Почему это тебе можно на Новый год тяпнуть, а мне нельзя?
– Ты, Миш, пить не умеешь, – робко заметила вторая половина.
– Ага, а ты умеешь?! – заблажил на весь перекресток оскорбленный Мишка. – А кто в прошлый раз унитаз пугал?
– Ну, хочешь, вместе закодируемся? – предложила Нина.
– Шла бы ты, Нинуля, лесом, – закипятился Пантелеймонов, – тридцатник отмечу, к бабушке не ходить. А дальше посмотрим.
– А до юбилея не будешь? – с надеждой спросила супруга.
– Нет, – отрезал он, – не буду.