Будни революции. 1917 год

В этот день – 10 октября 1917 года по старому стилю – в центре внимания общественности вновь оказалось дело генерала Корнилова. События конца августа – начала сентября 17-го были не просто живы в памяти. Чрезвычайная следственная комиссия по делу генерала, обвиненного в попытке государственного переворота, работала активно. И накануне вызвала на допрос не кого-нибудь, а самого министра-председателя Александра Керенского. И хотя допрос проходил в Зимнем дворце, в кабинете премьера, факт остается фактом. Первое лицо в тогдашнем государстве не было за скобками правосудия. Допрос проходил в присутствии всех членов комиссии и продолжался пять часов. Показания были записаны стенографами. Следователи интересовались переговорами премьера с Владимиром Львовым, выступавшим в качестве медиатора, передаточного звена между Керенским и Корниловым в дни, когда войска с фронта шли на Петроград. Интересовались следователи и содержанием переговоров премьера с Главнокомандующим армией по телеграфу, характером взаимоотношений, обстоятельствами, при которых на должность верховного комиссара при Ставке был назначен некто Филоненко, спрашивали о роли Бориса Савинкова, в момент якобы военного путча занимавшего пост управляющего военным министерством. И, особенно, обстоятельствами самоубийства генерала Крымова, происшедшего сразу после его аудиенции у Керенского. Содержание ответов премьера в прессе, разумеется, не раскрывалось. Зато в распоряжение редакции газеты «Утро России» накануне поступила подробнейшая записка Бориса Савинкова с изложением обстоятельств и деталей корниловского выступления. Смысл ее заключался в том, что Савинков представлял замыслы и действия Корнилова в позитивном, сочувственном плане, утверждая, что приказ Корнилова о продвижении войск с фронта на столицу был оправдан и согласован с Временным правительством. Савинков четко заявлял, что предостерегал Керенского от принятия жестких мер против Корнилова. Объявление генерала изменником Савинков назвал недоразумением, которое необходимо было во что бы то ни стало преодолеть. «О Лавре Георгиевиче Корнилове, я думал и думаю, – писал Савинков, – что он доблестный генерал, беззаветно любящий родину, чуждый политике и достоин всяческого уважения. Это истинный республиканец, верный Временному правительству». Словно в пику этому заявлению, а также общественному мнению, благосклонно настроенному в пользу арестованного генерала, Керенский в тот день издал приказ о лишении Корнилова и еще двадцати одного генерала, содержавшихся под стражей вместе с главкомом, «всего содержания полностью». Речь шла о выплате денежного жалованья, пайковых, фронтовых и прочих выплатах. При этом уточнялось, что семьям заключенных будет выдано пособие из экстраординарных сумм, находящихся в распоряжении главковерха. Напомним, что этот пост после Корнилова занимал сам Керенский. Эта «милость» и забота о генеральских семьях вызвали только еще один прилив негодования в адрес премьера. Керенскому тут же напомнили, что он как юрист-профессионал не может не знать, что по закону при содержании под стражей военнослужащие русской армии продолжают получать половину жалованья впредь до вынесения судебного приговора. А до этого не просто было еще далеко, фактически генералы находились под стражей уже на протяжении месяца без предъявления им какого-либо определенного обвинения. И на это, в свою очередь, особо указал в тот день председатель следственной комиссии Шабловский.

Что говорить, тучи сгущались над головой премьера Керенского. К недовольству со стороны левых, в первую очередь большевиков, добавилось раздражение и неприязнь со стороны правых, сторонников сильной власти, сильной руки, олицетворением которых продолжал в октябре 17-го оставаться генерал Корнилов.

24.10