Будни революции. 1917 год

Заметим, что Покровский к тому времени был министром всего второй месяц, он сменил на этом посту одиозного Штюрмера, и это было воспринято российским общественным мнением как поражение «распутинцев» при дворе. Покровский слыл либералом, в Государственной думе, оппозиционной царскому режиму, его называли не иначе как «кристаллически честный» человек. Ходили слухи, что он тяготится своей службой в царском правительстве: «Чувствует себя нехорошо и постоянно просится у царя в отставку, ссылаясь на происки германофилов, закулисные попытки придворной камарильи заключить с немцами сепаратный мир». В этом контексте становится понятным решительный жест министра иностранных дел в начале февраля 17-го года. В тот момент союзники по Антанте подстегивали Россию к продолжению войны и в качестве аванса озвучили свое согласие на возможность включения в состав Российской империи по окончании войны – разумеется, победном – Константинополя с Черноморскими проливами. Это согласие было озвучено на проходившей в те дни в Петрограде международной конференции. И ответ Николая Покровского на это предложение, по сути, стал ответным «реверансом». Любопытно, что же хотела для себя Франция? Первое – территории Эльзаса и Лотарингии, отошедшие к Германии после франко-прусской войны в 1870-е годы. Второе – область Саар, со «всем заключающим в себе железную руду районом». И третье – германские области, расположенные на левом берегу Рейна, должны быть отделены от политического и экономического влияния Германии, устройство зарейнских областей должно быть основано на особых началах, и впредь, до их установления, Рейнская область должна быть оккупирована французскими войсками. Забегая вперед, скажем, что именно так во многом и произойдет после крушения Германской империи и поражения ее в Первой мировой войне, в ноябре 1918 года. По условиям Версальского мирного договора, который будет подписан уже без какого бы то ни было участия и влияния со стороны России, в которой тогда уже бушевала Гражданская война, Эльзас, Лотарингия и Саар войдут в состав Франции, а левобережье Рейна – основной промышленный комплекс – будет демилитаризовано и фактически выведено из полноценного политико-экономического процесса Германии.

То есть аппетиты, которые озвучила Франция в начале 17-го, будут удовлетворены ею спустя два года и без помощи России. Но любопытно, что царское правительство в последний месяц своего существования совершенно определенно на такой передел карты Европы соглашалось. Цитирую ноту Покровского: «Имею честь заявить, что Франция может рассчитывать на поддержку императорского правительства России для проведения в жизнь вышеизложенных предначертаний».

15.02

В этот день – 2 февраля 1917 года по старому стилю – газета «Московские ведомости» сообщала об открытии в галерее Ламерсье на Петровке выставки Московского товарищества художников, уточняя стоимость входного билета – 20 копеек. Много это или мало? Средняя зарплата фабричных рабочих, в зависимости от квалификации и солидности предприятия, составляла от 25 до 50 рублей в месяц. Офицер в звании поручика получал со всеми дополнительными выплатами 700 рублей в год. Служащие, инженеры, учителя в гимназиях – порядка 70 рублей в месяц. Но если фунт сахара, до войны стоивший 12 копеек, в начале 17-го шел уже по 64 копейки, а из-под полы, на черном рынке – за 90 копеек фунт, то понятным становится ключевое слово той зимы – ДОРОГОВИЗНА. Хотя сейчас сказали бы – инфляция. Действительно, зарплаты и жалованья в годы войны оставались на прежнем уровне, а количество денег в обороте росло, то есть рубль обесценивался. Если в начале 1914-го в обороте находилось 2 миллиарда 402 миллиона рублей (в скобках заметим, что при населении в 128 миллионов получается, что деньги были очень, очень дорогие, каждая копейка была в цене), то к февралю 17-го года денежное обращение составило уже 10 миллиардов 7 миллионов рублей.