Будни самогонщика Гоши

Очень быстро у родителей исчерпался запас способности удивляться. Все другое. Запахи, порой слишком резкие для городского носа. Гигиена на уровне средневековья с поправкой на мои потуги навести чистоту. Все предельно простое, примитивное.

Но, конечно, главным событием стало знакомство с будущей невесткой. Я усадил их в большом зале. Слуги разожгли камин, начали таскать блюда с едой. Продегустировали кальвадос, он вполне удался на местном сырье и без дрожжей. И только тогда я сходил в наши покои и вывел Мюи.

Она надела длинное ярко-красное платье с тугим и широким черным поясом, косы уложила в корону. И отполировала наконечники клыков, чтоб сияли.

Так и вышли под руку.

Немая сцена. Мама уронила серебряную вилку в тарелку.

Папа нашелся первый. Он шепнул маме:

– Слава богу. Как мы с тобой говорили раньше? Хоть не пацан.

Мама сделала над собой колоссальное усилие и произнесла:

– Она… милая.

А как же приводят невест, выстриженных под ноль, в тату и пирсинге, включая пуп, с тоннелями в ушах? Подумаешь, клычки! Скоро ее отца увидят. Там сами увидите – клыки почти как у Бобика.

Кстати, где он?

Слуги метнулись прочь за моим диванным любимцем. А маму ждал очередной шок, и хорошо, что Верун подлатал ей сердце.

Бобик в год вырос крупнее, чем каросские волкодавы Клеца. Вес – в районе центнера, точно не знаю. Крысиный хвост опушился и стал огромным. Способным невзначай смахнуть всю посуду со стола, что месяц назад и произошло.

– Мама, помнишь, ты болонку купить хотела? Вот тебе, целый болон. Люби его.

Учуяв незнакомых, пес гавкнул. По сравнению с его лаем выстрел из Макарова в кабине «Форда» – просто хлопок шампанского.

– Бобик, нельзя! Это мои папа и мама! Охранять! Ма, дай ему кусок мяса с тарелки.

Не знаю, что понял пес. Мясо провалилось в него одним глотком – не грыз на куски. Потом благодарно лизнул ей руку, отчего она стала вся мокрая до рукава.

– Его можно брать на охоту? – осмелел отец.

– Зачем? Скажи ему, что надо, он тебе сам из леса все принесет. Любую дичь. Возможно, в тройном количестве. У него нет чувства меры.

После ужина я провел родителей на башню. Днем тут потрясающий вид. Ночью – загадочный. Звезд много. Внизу – почти никаких светляков. В деревенских домах лучины да масляные лампы, но редко. Ярко горят только окна в самогонном цеху, там не бывает перерывов.

Бобик терся об меня, соскучившийся за часы отсутствия хозяина. Хорошо – ограда высокая, иначе столкнул бы вниз.

– Сын! Это все-таки ты стрелял в синем «Форде» возле бензоколонки, – шепнул отец, стараясь, чтоб мама не услышала.

– Не обратил внимания, что синий. На другое глядел. У подонка был израильский автомат Узи. И он прикручивал глушитель – стрелять в нас, когда я бы вышел на свет. Отец! Здесь хороший и простой, но местами довольно жестокий мир. Не надо Клаю дарить «Сайгу». Ему бесполезно. Он стрелять умеет только из арбалета. Это тебе – для самозащиты. И маму защищать. Только патроны береги. Новые сделают лет через восемьсот.

– Пока у меня в голове не укладывается. Три часа назад Путина по телевизору смотрел. И вот – средневековье, арбалеты. Смартфон не ловит ни одну сеть.

– Ты радио на смартфоне включи и попробуй поймать хоть одну радиостанцию.

– Тоже через восемьсот?

– Плюс-минус. Я тоже в шоке был. Но тогда свободно ходил в наш мир и обратно в этот. А потом глупость сделал. Брал тут золото по дешевке, продавал его у нас в скупке. В Брянске, потом в Белоруссии. Цыгане заметили. Решили – кто-то мимо них золотой бизнес делает. Прислали двух на разборки. Я не нашел ничего лучше, как перекинуть их в этот мир. Он, кстати, называется Гхарг, а страна – Мульд.

– Гхарг… Я вот когда с твоей Мюи разговаривал, сам произношу одно, а рот выдает такие же харкающие звуки.

– Магия волшебной рощи Веруна. В которого мама не верит. Каждый, прошедший через переход в роще, приобретает способность понимать этот язык и говорить на нем. Не резвись только. Перевод не всегда точный. Можешь попасть в затруднительное положение. Как вы с мамой, когда увидели клыки моей суженной.

– Она действительно милая, – вмешалась мама, приклеившая ухо к разговору. – Скажи, а эти клыки – их нельзя удалить? Или хотя бы подпилить? До венчания.

– Никак, ма. Мюи не согласится. Дети наши тоже будут кусачие, прости.

– Бог велел нам терпеть. Смирюсь.

– Бог велел прийти завтра на терапию. А венчать нас будут в храме Моуи.

– Не в православном?

– Можно и в православном. Только здесь нет ни одного. А в наш прежний мир мы, вероятно, никогда не попадем. И не надо. Слишком многие хотят меня убить. Боюсь, что и вас заодно. Простите.

Осознали ли мои старики, что их прежняя жизнь из-за шалопая-сынка ушла безвозвратно? О чем жалеют?

Мама лишь одно сказала вслух:

– Я не успела на даче лапником грядки укрыть. Вдруг померзнут зимой…

– Выделю тебе шесть соток здесь. Дам пару хрымов в подсобные работники. Стекло на теплицу. Все решаемо. А теперь – спать. Завтра знакомимся с моей маленкой империей и определяем в ней роль каждого. По блату дам хорошие места – не обижу.