Не говоря ни слова, он бросает на меня взгляд и распахивает руки в приглашении. Я подхожу к дивану, который он устроил как огромную кровать с пуфиком, поставленным посередине, где обычно болтаются ноги. Я переползаю к нему по подушкам и прижимаюсь к его груди, когда его руки обхватывают меня. Он держит меня следующие несколько минут, пока я наконец не заставляю себя вырваться из его крепких объятий.
— Мы не должны говорить об этом прямо сейчас, но мы поговорим об этом, Кэт. Об этом парне нужно сообщить.
Его голос грубый и напряженный.
— Я знаю, Але. Я обещаю, что сообщу о нем в полицию и в свою больницу. Если не за себя, то за всех, с кем он когда-либо пытался делать это дерьмо или с кем его попытки увенчались успехом.
Кажется, это его успокоило, и мы погрузились в комфортное молчание. Он включает телевизор, по которому, как я теперь понимаю, идет "
Теперь я могу сказать, что он приготовил закусочную доску со всевозможными сырами, виноградом, ежевикой, трюфельным медом, крекерами и темным шоколадом. По крайней мере половина этих продуктов была из моей собственной кухни, но остальные, должно быть, из его.
Я не из тех, кто уклоняется от еды, когда голодна, а поскольку обед был моим последним приемом пищи, я абсолютно голодна. Я съедаю весь свой запас сыров и ягод, после чего откидываюсь в угол огромного бархатного дивана и засыпаю.
Меня вполне устраивает остаться здесь с Але, вот так, на всю ночь.
Я начинаю засыпать, но меня будят крики, которые, как я быстро понимаю, являются моими собственными, поскольку Але уже второй раз за сегодняшний день пытается меня успокоить. — Все в порядке, gattina, ты в безопасности. Это был всего лишь сон.
Я открываю глаза, задыхаясь, пока беру себя в руки. Он продолжает пытаться успокоить меня, и у меня в животе завязывается узел, когда я понимаю, как сильно на него повлияла вся эта ночь.
Я мягко улыбаюсь ему, стараясь успокоить его. — Мне очень жаль.
Я смотрю на него снизу вверх.
— Мне иногда снятся кошмары. Раньше это случалось гораздо чаще, и я просыпалась, но тут же впадала в паническую атаку. Я просыпалась с криком, и это одна из причин, по которой Айяна потребовала переехать со мной в Сан-Диего, когда меня приняли в школу. Она знала, что поступит куда угодно — ее оценки были настолько хороши, и у нее была целая гора внеклассных занятий.
— Ты знаешь, из-за чего начались кошмары?
Сама того не осознавая, он только что задал мне очень сложный вопрос.
Думаю, мое молчание говорит о многом, потому что его лицо снова начинает искажаться, и я спешу ответить ему. — Да. Но уже не так плохо, как я говорила.
Он смотрит на меня скептически, похоже, решая, стоит ли развивать тему или нет, но я думаю, что он не может удержаться, когда говорит: — Ты знаешь о моей маме и моем диагнозе. Ты никогда не осуждала меня за это, и я не буду осуждать тебя за это.
Вторично оценив свою смелость, он говорит: — Но ты не обязана мне ничего рассказывать, если не хочешь. Я готов выслушать, если это поможет.
Я испустила долгий вздох, прежде чем перекинуть ноги через его ноги и прижаться к нему. Это не то, о чем я говорю почти ни с кем, но что-то заставляет меня открыться Але, и не только в этом.
— Мы с Касом выросли неподалеку отсюда, ты знал об этом?
Он ничего не говорит, но кивает.
— Ну, мы жили с родителями, и некоторые дни были хорошими, а другие — не очень. Мы жили через дорогу от бабушки, с которой проводили каждые выходные, и это была лучшая часть всей нашей недели.
Я делаю паузу, глядя на него в поисках уверенности, что мне стоит продолжать.
Он внимательно слушает, так что я продолжаю.
— Наш отец был зависим, в основном от алкоголя. Как и многие другие, кто борется с зависимостью, и я уверена, что ты слышал или, может быть, сам был свидетелем, он был милейшим парнем, когда был трезв, но когда не был, у него была злая полоса. Он никогда не бил никого из нас, но у них с мамой случались крики, которые заканчивались тем, что мама забирала нас к Лоле, и мы оставались ночевать, пока папа остывал. В конце концов он прошел курс реабилитации и был чист с тех пор, как нам исполнилось семь, до пятнадцати лет. Он оставался трезвым так долго, что мы не думали, что что-то изменит ситуацию, и в основном все было очень хорошо.
Я на мгновение приостанавливаюсь, чтобы справиться с эмоциями, прежде чем продолжить.