Будьте как дети

Конечно, он был чистый ребенок, обыкновенное дитя, он и игрался с чем только можно, и с верой тоже игрался. Но в тюрьме, - продолжал Никодим, - такое соседство не радовало. Глядя на него, я уже не сомневался, что нам больше не нужны подачки от Господа. Не нужны новые и новые чудеса, когда от нас, грязных, злых, грешных, рождается чистое и непорочное - оно лишь путает и сбивает с толку. Пускай, как ангелы, дети уходят обратно к Господу, будут забраны Им в Рай небесный, там их страна. Мы же обязаны сами разобраться со своими грехами, сами медленно и постепенно их искупить, выбрать наконец добро и отказаться от зла. То был довольно резкий поворот во мне, во взрослой жизни, быть может, не менее резкий, чем постриг. Начало ему положили разговоры с твоим братом, Дуся, а завершила смерть Ефимова.

По требованию Избина, - продолжал Никодим, - я подписал подготовленные Кузьмацким показания на шамана, но особой беды здесь не видел и не вижу. В сущности, никакой роли они не сыграли. А вот о другом жалею. Накануне вынесения приговора, когда уже было ясно, что Ефимов получит вышку, он попросил его исповедать. Но после того, что я слышал от Ноана весь последний месяц, пойти ему навстречу мне было тяжело. В общем, я отказал, заявил, что его просьба - очередная хитрость, он как был нехристью, ею и остается. Исповедь же иноверца есть грех, который принять на себя я не готов. Впрочем, добавил, что Ефимов, если хочет, вправе обратиться к отцу Николаю. Однако батюшка слышал мою отповедь и, испугавшись греха, тоже не решился, а так, думаю, согласился бы, человек он был добрый и снисходительный. Через день я раскаялся, но было поздно. Сразу после приговора Ефимов что-то хотел сказать судье, может быть, произнести заклятье, но едва встал, у него начался припадок. Прямо из суда его отвезли в тюремную больницу, и больше мы его не видели. Расстреляли же Ноана, насколько я знаю, спустя три дня”.

Конец жизни шамана был концом и Никодимовой исповеди. Оставался эпилог, который и Дуся, и я уже знали. “Судьба Ефимова была решена, - из-за усталости, одышки Никодим договаривал совсем тихо, - и ОГПУ, выбирая, кому из нас двоих - мне или отцу Николаю - оставить жизнь, пощадило меня. Почему? - догадываюсь, что вновь заступились московские знакомые”.

…………………………………………………………………………………………….

Уже в поезде, когда мы возвращались в Москву, Дуся заметила, что сегодня отец Никодим о Звягинцевых не заговорил, но если бы не он, Сашенька и сейчас была бы жива. И рассказала нечто, очень схожее с Ленинианой, которую много лет спустя я прослушал на уроках Ищенко в Ульяновске.

В двадцатом году она Никодиму, своему духовному отцу, дала обет послушания, и вот накануне болезни девочки он про него вспомнил. При крещении ребенок получил имя Александра, но то ли Никодим просто не желал называть девочку по имени, то ли для конспирации в любом случае в те дни ни Александра, ни Сашенька ни разу не поминались. Буквально выкручивая руки, он требовал и требовал от Дуси: вымоли, вымоли у Бога ее смерть, Господь ведь всегда снисходит, не может тебе отказать. Ради нее самой, вымоли девочке смерть, пока она не погубила душу.

Не соглашаясь, Дуся молчала, и он, собравшись с силами, стал кричать, что чем чище этот ребенок, тем больше зла принесет. Сколько погибло во время первого похода детей, так вот, если она и вправду ангел во плоти, то увлечет за собой тысячи. И как и тогда, до Святой земли никто не дойдет. А даже если кому-то и повезет, Господь ради одного-двух не спасет человеческий род. Грех искупают иначе.

Словно безумный, он повторял ей и повторял, что Иринина дочь - последний, как он называл его, “мизинный” поход детей, дальше, если Бог даст, все лет на двадцать уляжется и мы сможем передохнуть, не потонем в крови. Две тысячи лет назад, говорил он, Вифлеемские младенцы с радостью принесли в жертву свои жизни, будто тельцы, отдались на заклание преступному Ироду, чтобы мог жить Спаситель. Но от них же, от иудейских младенцев, пошла и страшная Вифлеемская ересь. Дети, из года в год по чуду Господню выходящие из женского лона - второго Содома и Гоморры, вместилища похоти и греха, всяческой мерзости, нечистоты, соблазняют человека своей непорочностью, своей лепостью и прелестью, наивностью и беспомощностью. И сын Адамов, убеждал ее Никодим, уверовал, что, раз святость рождается от его корня, как весной побег от древесного ствола родится благодать, которая спасла самого Сына Божия, - ни отцу, ни матери ребенка другой Спаситель не нужен. А тут еще Господь сказал: Будьте как дети, ибо их есть Царствие Небесное. И человек совсем отшатнулся от Христа.