Будьте как дети

По-видимому, его доводы на Дусю мало подействовали, и Амвросий снова свернул на исповедь. Спросил, что за вопросы отец Никодим ей задает. Она: “Много о похоти, а вообще обо всем спрашивает, требует, чтобы я ничего не упускала, потому что, святой отец, грех-то ведь везде: и в делах и в мыслях”. Амвросий: “И ты ничего от него не скрываешь?”. Она: “Да, святой отец, на исповеди я отцу Никодиму любые свои грехи, а те, что связаны с похотью, особенно, рассказываю в малейших подробностях. Иначе он говорит, мне не спастись. Потому что пока то, что сделала, словами перед Господом не скажешь, не ужаснешься себе, так и будешь грешить. И вправду, святой отец, - Дуся теперь все время старалась Амвросия расшевелить, - бывает, что я не услежу, и во мне снова, будто при муже, вожделение возникает. Появится и уйдет, а на исповеди перед отцом Никодимом, когда я ему рассказывать начинаю, грех мой разрастается и разрастается, и вот уже будто не я в церкви стою, а прямо исчадье ада. Поневоле затрепещешь”. Амвросий: “А ты никогда не думала, почему его, монаха, подобные вещи так занимают?”. Она: “Думала, конечно. Даже поначалу, как и вы, святой отец, боялась, что он не от Бога, чтобы сыскать мой грех, спрашивает, а потому, что принял постриг, едва выйдя из отрочества, и теперь похоть манит, искушает его самого. Страшилась, что могу ввести его в грех”. Амвросий: “И все же отвечала”. Она: “Отвечала, хотя первое время, конечно, тяжело, неприятно было, словно перед чужим человеком раздеваешься. А теперь я по-другому и не смогла бы наверно. Так жизнь - и что делала, и что подумала - уходит, будто ее и не было, как вода в песок. Не правда ли, святой отец, в этом есть огромное неуважение к Господу, к мирозданию? А теперь, когда я знаю, что отец Никодим с меня каждую мелочь спросит, ничего не забудет, я, как Плюшкин какой-нибудь, слежу, чтобы ничего не пропало. И подробнейший дневник веду и, словно в гимназии, шпаргалки готовлю, и вот получается, что я не букашка жалкая, которую раздавят и не заметят: в моей жизни все от Бога или, когда грех - то против Бога. А чтобы греха больше не было, чтобы я спаслась, отец Никодим ничего не пожалеет”.

Конечно, тогда на бульваре Дуся о многом умолчала, тем не менее, кончая разговор, явно ждала, что Амвросий подтвердит, что она вела себя правильно. Как бы тяжело ей ни было, не отступала, выполняла все послушания, ответственность же несет тот, кто их дает. Еще лучше, если Амвросий добавит, что, будучи Дусиным духовным отцом с двадцатидвухлетнего возраста, теперь он передает ее отцу Никодиму. Но Амвросий лишь повторил, что в нынешних условиях пока он не может, как должно, ее пасти, Дусе не запрещается пользоваться окормлением отца Никодима. Однако совсем отдать ее он не готов, да и не считал бы это верным.

“В первую очередь потому, - продолжал Амвросий, - что мне непонятна его суровость. Отец Никодим не чувствует разницы в человеческих натурах, характерах, стрижет под одну гребенку. Не видит, что ты под его напором можешь просто сломаться”. Правда, закончил Амвросий неожиданно примирительно, сказал: “Ну, ладно, коли хочешь ходить к отцу Никодиму - ходи, особой беды тут нет. Но если тебе сделается невмоготу, знай, от обета, что ты ему дала, я тебя разрешаю. То же касается и его правил: будут непосильны - можешь не исполнять”. Больше Амвросий ее ни о чем не спрашивал. Они еще немного посидели на скамейке, а затем не спеша пошли домой.

В тот раз Амвросий пробыл на свободе чуть меньше десяти месяцев. Затем снова был арестован и зимой двадцать седьмого года умер в тюрьме во Владимире. До следующей весны, все время, пока он был в Москве, Дуся попеременно ходила к нему и к Никодиму. Разрывы с детства давались ей тяжело, вот и сейчас она ни на что не могла решиться. В ноябре написала письмо в Оптину своему первому старцу, отцу Пимену, которого не видела почти пять лет, умоляла ей помочь, но ответа не получила, через месяц послала второе письмо, еще более отчаянное, и сразу вслед за ним прямо на Рождество сама поехала в Оптину.

От прежней обители мало что осталось, монастырь уже год как был разорен и закрыт, братия разошлась кто куда, но несколько монахов из совсем старых и немощных, в числе их, ей сказали, и Пимен, продолжали жить по окрестным деревням. Кто снимал баньку, кто комнату или угол. На базаре в Оптиной она довольно быстро разузнала, что искать Пимена нужно в Онуфриевке - большом селе в семи верстах по дороге на Тулу. Там он живет со своим прежним келейником, старцем Анфиногеном. Но помочь он ей сможет навряд ли: слишком плох, и Анфиноген к нему никого не допускает. Однако Дуся будто и не слышала. Пройдя по базару, она нашла в мясном ряду крестьянина из Онуфриевки, и тот за рубль согласился ее отвезти. Впрочем, крестьянин тоже пытался Дусю отговорить, хоть и почитал его, сказал, что Пимен теперь все равно что дитя, даже молиться толком не может.