Будьте как дети

Сначала Дзержинский собирался взять энцев к себе в ВЧК, но быстро понял, что смысла нет – в российскую жизнь они вникнут не скоро. Пока же – увидят на улице автомобиль и стоят, открыв рот. Автомобиль давно уехал, а они всё стоят и стоят. Потом ему подсказали, что из энцев получится отличный народный ансамбль, благо со своим горловым пением и шаманскими плясками они в одном Кремле за последний месяц выступали трижды и всякий раз с оглушительным успехом. До осени пускай попляшут, а потом можно будет определить их в Коммунистический университет народов Севера. Его решили открыть после того, как Ленин на заседании ЦК заявил, что мировая революция – не только Европа и Азия; комиссары, чтобы, например, руководить ею в Арктике, им тоже очень понадобятся. А где взять людей, которые хорошо знают Север, для которых тамошние болота и хмари свои, – не понятно.

Пока Дзержинский размышлял, что делать с энцами, они худо-бедно сами во всём разобрались и решили, что, если бы им удалось вернуть Господу Россию, эту отпавшую от истинной веры страну, Перегудов был бы ими доволен. Главное же, когда придет час решать его судьбу, Христос про их служение вспомнит и облегчит участь учителя. Они и здесь разделились, по пять человек, и везде, где бы ни оказывались, то есть и в Кремле, и в фабричных клубах, и в кинотеатрах, смело стали свидетельствовать Спасителя.

Доносы пошли косяком. Чекисты хоть и сочли историю за курьез, всё же отвезли энцев на Лубянку и, будто маленьким, принялись втолковывать, что их миссионерство – чушь собачья, да и не ко времени: нашли за кого агитировать. Однако дети народовольцев уперлись, и тогда Дзержинский, чтобы образумить самоедов, на пару дней приказал отправить дураков в камеру. Но кутузка не помогла, наоборот, энцы решили, что тут начало их мученического пути и что так, пострадав за Христа, они лишь вернее отмолят Перегудова.

Впрочем, новые страдальцы были никому не нужны. Дзержинский доложил ситуацию Ленину, и тот согласился, что от пятерки странных проповедников в Коммунистическом университете толку будет немного. Через неделю энцев посадили на отплывающий в Пермь пароход с тем, чтобы оттуда через Сибирь переправить обратно на Лену. Пятеро уехали, семерым же происходящее в России нравилось, и они остались, Дзержинскому сами они тоже по-прежнему нравились. Никаких связей с контрреволюцией и зарубежной агентурой, полное отсутствие родных, которые могли бы толкнуть их на предательство, – всё это было немалым достоинством. Немудрено, что, решив пополнить ленинскую охрану, ЧК остановилось именно на энцах.

Ленин очень любил охотиться, и самоедов сначала определили к нему егерями. Стреляли энцы великолепно; когда белковали, чтобы не повредить шкурки, били зверька только в глаз. Ленин полюбил их за прекрасное знание леса, за молчаливость. Они не суетились, не мешали ему думать. Позже энцы стали нести и другую службу. Как все, стояли на часах, охраняли его во время прогулки.

Когда Ленин чувствовал себя неважно и не мог работать, он подолгу с ними разговаривал. Спрашивал разное: как жили, кто таков Перегудов и откуда взялся в их краях, интересовался устройством чума и числом оленей, нужных семье, чтобы прокормиться. Они отвечали, сколько и какого бьют зверя и сколько за сезон добывают рыбы. Рассказывали про свою прежнюю веру и про то, как удается ладить с женами, когда вокруг родители, куча детей и укрыться негде. Тема эта не казалась ему ни неудобной, ни запретной, да и энцы не видели здесь ничего дурного – отвечали охотно, с подробностями.

Серьезно и с сочувствием Ленин вникал в отношения самоедов с русскими. Выгодно ли с ними торговать, бывали ли стычки и чем обычно кончалось дело? Зная, что меха энцы выменивали в основном на водку, расспрашивал, много ли они пьют и можно ли помочь беде. Что спирт – их проклятие, он понимал даже лучше энцев, и на пальцах объяснял, что именно из-за пьянства две трети детей, что рождается в стойбищах, детьми же и умирают.

Осенью двадцать первого года они целую неделю день за днем пересказывали ему свои мифы и легенды, пели песни про великих шаманов. К сожалению, на большее энцев не хватило, и Ленин был огорчен, долго допытывался, помнят ли хоть старики прошлые времена. Но впросак они попадали нечасто. Его, например, привело в восторг, что каждый из них знает по дюжине колен предков. С ходу он выучил и имена, и родовые предания и, когда доходил до революционера из русаков, не мог удержаться – хохотал, так ему нравилось. Многих он ведь знал еще по петербургскому подполью.