Буду твоим первым

— Какого чёрта? — опустив любезности, кивнула на тётку напротив. — Зачем она мне?

— Милая, — он подошёл к кровати и ласково взял меня за руку. — Ты пережила такой ужас! Я даже представить боюсь. И знаю, что ты будешь храбриться, потому что очень сильная и смелая, но ты ещё слишком юная, чтобы в одиночку выдержать подобное. Тебе нужна помощь, поддержка.

— Мне нужна горячая ванна и чашка кофе. Всё! Пусть она уйдёт, — и наткнулась на умоляющий взгляд отца. — Хорошо, пусть уйдёт на какое-то время, — смягчилась и повторила: — Пожалуйста.

— Евангелина, продолжим позже, — кивнул психологу отец, и та, мягко улыбнувшись нам обоим, послушно вышла, оставив нас наедине.

Отец разгладил ладонью покрывало и с тяжёлым вздохом опустился на самый краешек кровати.

— Адель, я хотел бы с тобой...

— Одна, папа. Я хочу побыть совсем одна! Я ванну принять хочу, можно?

Кустистые брови тревожно сошлись на переносице. Он привычно посопел, пожевал нижнюю губу. Бросил цепкий взгляд на створки балкона, потом на дверцу шкафа, где я храню личную аптечку с обезболивающими и аспирином...

— Не волнуйся, травиться или что-то такое я точно не собираюсь, — я улыбнулась и, сев, накрыла его ладонь своей. — Я в порядке, правда. Действительно в порядке. Я приехала сюда сама, за рулём, в трезвом уме...

Штанины джинсов задрались, и я поймала его шокированный взгляд на своей синевато-желтоватой лодыжке.

— Это я в клубе упала, когда началась заварушка с тем газом. Ты же в курсе, наверное. Никто меня не истязал, если ты подумал об этом.

Но он уже подумал и сделал молниеносные выводы.

— Ты врёшь мне, чтобы не расстраивать? Это он запретил тебе что-то рассказывать? Угрожал?

— Я всё тебе расскажу. Всё-всё. Но позже, хорошо? Я очень прошу тебя – дай мне немного побыть одной. Мне это необходимо.

Видимо, я все-таки смогла до него достучаться.

Отец поёрзал в нерешительности, затем тяжело поднялся и медленно пошел к выходу.

— Ну, хорошо. Конечно, побудь. Только Адель...

— Не волнуйся, я же сказала – никаких глупых поступков. Я же не дура.

Он кивнул и открыл дверь, я увидела за ней двух личников отца и перетаптывающегося Горнаева. Судя по помятому виду, дежурит он тут с ночи.

Когда я наконец-то осталась одна, поняла, что быть со своими мыслями один на один сложнее, чем казалось. Воспоминания начинали душить, смешивая то, что было, и надуманное в одну психоделическую кашу.

Я старалась не думать о Найке, не вспоминать его. Старалась настраивать себя на свою новую прежнюю жизнь. Скоро это все закончится – допросы, репортёры у дома, статьи в интернете, и я буду свободна. Но буду ли?..

Пока не узнаю правду – не буду.

Я доплелась до ванной и закрылась изнутри, чтобы отец не дай Бог не додумался отправить кого-то посмотреть, не утопилась ли я, не справившись со стрессом.

Он ещё не знает, что главный стресс у меня вызвала правда о нём. Только вот правда ли это?

Я разделась догола и села в пустую чашу джакузи. Пустила воду, настроив любимую температуру. Налила немного ванильной пены. Я была в привычных роскошных условиях, я была дома, но глупое сердце так отчаянно тянулось обратно, в полуразрушенный дом в лесу.

Тянулось обратно к нему.

Это было невыносимо.

Я вспоминала, как мы занимались любовью на скрипучем диване, а потом в сколоченной из толстых бревен душевой кабинке. Совершенно одни, и свидетелем нам был только безмолвный лес… Вспоминала и плакала, понимая, что это больше никогда не повторится. Вообще никогда.

Найк – преступник и должен понести наказание. Он манипулировал мной, разве можно верить человеку, который украл из клуба девушку? Который запер её непонятно где? Запрещал говорить с родными?

Он рисковал моей жизнью ради своей выгоды, и все его слова о любви явный блеф – он просто использовал меня, вот и всё. Использовал с самого начала.

Какими бы ни были на самом деле его цели, он должен ответить за то, что сделал.

Когда я вышла из душа, завернутая в одно полотенце, в спальне меня уже ждали отец и психолог.

Господи, они никогда не оставят меня в покое.

— Адель, Евангелина хочет поговорить с тобой до завтрака, это возможно? — елейным голосом спросил папа. — Я на тебя не давлю, Боже упаси, но она считает...

— Зови их. Их всех, — с безразличным лицом кивнула в сторону окна. — Пресс-конференция. В двенадцать часов. Я расскажу всё.

— То есть – расскажешь всё?

Губы отца образовали удивлённую букву О. Он испуганно посмотрел на психологиню, та – на него. Потом оба уставились на меня. Точно как на ненормальную. С ужасом. Непониманием. Жалостью...

— Милая, я считаю, что сначала ты должна рассказать всё нам – мне или хотя бы Евангелине. Мы всё взвесим, подумаем, как лучше преподнести новость общественности. Напишем речь...

— Я расскажу всё один-единственный раз и повторять больше никогда не буду, — жёстко отчеканила я, ощущая, как близки слёзы. Как больно колотится о грудную клетку сердце. Отвернулась, не желая, чтобы мою слабость кто-то увидел. Но голос всё-таки дрогнул: — Один раз, папа. А потом… я хочу обо всём забыть.

Часть 26

* * *