Буду твоим первым

Уже с одиннадцати часов в гостиной было не протолкнуться. Репортёры, как сторожевые псы, с включенными камерами караулили лестницу, чтобы самыми первыми сделать горячий кадр "сбежавшей из лап похитителя". Не знаю, с чего все взяли, что я именно сбежала, но первые строки поисковика пестрели именно подобного рода заголовками.

"Адель Саркисова, дочь Мушега Саркисова, вернулась живой"

"Адель Саркисова вырвалась из логова насильника"

"Наследница миллиардера Саркисова стала жертвой террористов, но смогла уйти невредимой"

Каждая новая статья обрастала новыми "достоверными" фактами, зазывая перейти именно по их ссылке.

Мне хватило тридцати секунд, чтобы захлопнуть ноутбук.

Я не хотела никого видеть и ни с кем общаться тем более, но понимала, что остановить этот поток лжи сможет только моё открытое выступление.

— Адель, ты уверена, что хочешь сделать это? — вкрадчиво спросил отец, удерживая мою руку в своей.

Вторая моя рука была перетянута муфтой для измерения давления – именно в эту минуту Горнаев прилежно отрабатывал свой гонорар, записывая показатели в электронный блокнот.

— Да, я уверена, — твёрдо ответила я, буравя взглядом зеркало напротив. Я отказалась от услуг стилиста, просто помыла голову и высушила волосы феном. Без плоек, пенок и прочей мути. Краситься я не стала тоже, лишь чуть-чуть подвела губы помадой и нанесла на скулы хайлайтер. Чтобы не выглядеть жалкой в глазах тех, кто будет смотреть на меня по ту сторону экрана.

Ненавижу жалость.

— Почему ты не хочешь рассказать прежде всё мне, своему отцу? — он спрашивал это уже в который раз, и я знала, что будь ситуация не настолько трагичной, он бы надавил на меня, заставив расколоться. В прошлом у нас были такие эмоциональные ссоры, что дом на ушах стоял. Оба упёртые, как два барана. Но тут, видимо, с ним поработала Евангелина, залечив чем-то вроде: "на девочку нельзя давить, иначе она окончательно закроется". Хоть какой-то от неё был толк.

— Расскажи мне, Адель, что бы там ни произошло, я пойму.

— Прости, но не хочу.

— Почему?

— Потому что я не хочу повторять дважды, — я вздохнула. Начала болеть голова. — Я же сказала, что расскажу всё один раз, больше из меня никто не вытянет ни слова.

— Здесь с самого утра дежурит Клюев, он хочет взять у тебя показания. Собрать сведения об этом ублюдке. Ты же видела его, наверняка вы общались, может, ты слышала что-то важное. Нам нужны зацепки…

— Тогда пусть конспектирует. Я же сказала – больше никаких задушевных бесед. Я расскажу всё, что знаю, и больше никогда не коснусь этой темы.

— Но….

— Я хочу вернуться к нормальной жизни, неужели непонятно? — прокричала я, нервно скинув с пальца датчик, измеряющий пульс. — Хочу просто жить, как раньше: ходить по магазинам, пить ванильный раф в любимой кофейне, смотреть турецкие сериалы. Хочу в сентябре вернуться к учёбе. Я не хочу вспоминать о том, что было! Я мечтаю обо всём забыть!

— Он всё-таки насиловал тебя... — пробормотал отец, закрыв лицо ладонью. — Подонок. Я найду его. Найду и сгною.

Я закрыла глаза, борясь с набегающими слезами. Это невыносимо.

— Всё в порядке, никаких видимых повреждений нет, давление тоже в норме, — Горнаев деловито вытащил из ушей оливы стетоскопа. — К вечеру будут готовы результаты анализа крови и… — стрельнул быстрым взглядом на меня, потом на отца. — Не помешал бы осмотр гинеколога...

— Да пошли вы все! — я рывком поднялась с кресла. — Я же сказала, что всё со мной хорошо, неужели не видно? Руки, ноги, голова – всё целое! Побоев нет! Вы что тут все, совсем слепые?! И глухие, потому что я же сказала, что никто меня не насиловал!

— У девочки шок, — прошептал одними губами эскулап, адресуя реплику отцу. — Нужно вколоть ей успокоительное.

— Себе вколи! Достали.

Я обещала себе больше не плакать, обещала, но всё равно оставшиеся полчаса прорыдала в ванной, пустив весь и без того хилый макияж коту под хвост.

Я сидела на коврике возле туалета и, размазывая по щекам слёзы вместе с хайлайтером, сама не понимала, отчего мне так больно. Я дома, всё в порядке. Со мной мой отец, все живы. Но слова, сказанные Найком, никак не хотели убираться из головы.

А вдруг он на самом деле не лгал? Вдруг мой отец действительно причастен к смерти людей?

И мог ли он настолько хладнокровно жертвовать мной, понимая, что я могу умереть в руках какого-то психопата?

В его руках…

Я успела без памяти влюбиться в него за какие-то несчастные дни. Инфантильная дура... Какая же ты дура!

— Адель, скоро полдень, — стукнул в дверь отец.

— Сейчас.

Я шумно высморкалась и, спустив бумажное полотенце в унитаз, умылась холодной водой. Посмотрела на своё убогое отражение в зеркале, решаясь.

Какой смысл стоять и наматывать на кулак сопли?

Пора уже разрубать этот узел.

Часть 27

* * *