Будущее нашего мира. Процветание или гибель?

Он может начать объяснять очень по-разному, но слово «преждевременно» будет занимать очень видное место. Он проявит огромные чуткость и заботу, которых вы никогда раньше от него не ожидали, к слугам, к рабочим, к чужестранцам и особенно к чужестранцам другого цвета кожи, чем он сам. Они навредят себе всей этой опасной свободой. Созрели ли они, спросит он вас, для такой свободы? «Давайте честно, они достаточно для нее зрелы?» Он слегка обидится, если ответите: «Не меньше, чем вы». Он скажет слегка насмешливым тоном: «Но как вы можете так говорить?» – а затем добавит, как бы по касательной: «Боюсь, вы идеализируете своих собратьев».

Если вы начнете давить на него, то увидите, как из его сопротивления полностью испаряется доброта. Теперь он будет озабочен общей красотой и прелестью мира. Он станет возражать, что эта новая Великая Хартия Вольностей сведет весь мир к «мертвому единообразию». Вы спросите его, почему мир свободных людей должен быть однообразным и мертвым? И не получите адекватного ответа. Это утверждение жизненно важно для него, и он должен цепляться за него. Он привык ассоциировать «свободный» и «равный» и никогда не был достаточно умен, чтобы разделить эти два слова и хорошенько рассмотреть их по отдельности. На этой стадии он, вероятно, обратится к Библии бессильной аристократии, «Дивному новому миру» Хаксли, и будет умолять вас прочесть ее. Вы отметаете эту брюзгливую фантазию в сторону и продолжаете давить на него. Он говорит, что сама природа сделала людей неравными, а вы отвечаете, что это не повод преувеличивать. Чем неравнее и разнообразнее их дары, тем больше необходимость в Великой Хартии Вольностей, чтобы защитить их друг от друга. Тогда он заговорит о том, что жизнь окажется лишена живописного и романтического, и вам будет трудно добиться от него точного определения этих слов. Рано или поздно ему самому станет ясно, что перспектива мира, в котором «Джек[34] так же хорош, как и его хозяин», ему до крайней степени неприятна.

Если же вы продолжите пытать его вопросами и наводящими подсказками, вы начнете понимать, какую большую роль играет в психологии ПОТРЕБНОСТЬ В ТОРЖЕСТВЕ НАД СВОИМИ СОБРАТЬЯМИ (и, кстати, вы заметите и ваше собственное тайное удовольствие такого же рода, побивая его своей аргументацией). Вам станет ясно, если вы сопоставите исследуемый образец с поведением детей, себя и окружающих вас людей, сколь важно для них чувство триумфа, того, что они лучше своих собратьев и делают все лучше, чем они, и чтобы все вокруг ощущали и признавали это. Это более глубокий и устойчивый позыв, чем сексуальное вожделение; это голод. Это ключ к тому, почему сексуальная жизнь так часто лишена любви. Вот откуда берутся садистские порывы, алчность, накопительство и бесконечные бескорыстные обманы и предательства, дающие людям ощущение того, что они берут верх над кем-то, даже если на самом деле это не так.

Вот почему как последнее средство мы должны иметь закон, и именно поэтому Великая Хартия Вольностей и все родственные ей документы стремятся победить человеческую природу, защищая всеобщее счастье. Закон есть, по существу, приспособление этого стремления к торжеству над другими живыми существами, к потребностям общественной жизни, и он более необходим в коллективистском обществе, чем в каком-либо другом. Это сделка, это общественный договор – поступать так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой, и подавлять наш экстравагантный эгоизм в обмен на взаимные уступки. И перед лицом этих соображений, которые мы выдвинули относительно истинной природы зверя, с которым нам приходится иметь дело, ясно, что политика здравомыслящего человека, по нашему разумению, должна предвосхищать энергичное противодействие этому главному жизненно важному инструменту создания нового мирового порядка.

Я предположил, что нынешнее обсуждение «Целей войны» может быть очень эффективно преобразовано в пропаганду этой новой Декларации прав человека. Противодействие ей и попытки, которые будут предприниматься, чтобы отсрочить, смягчить, задушить и избежать ее, должны постоянно отслеживаться, осуждаться и поднимать на борьбу во всем мире. Я не знаю, насколько Декларация, которую я набросал, может быть принята добрым католиком, но тоталитарная псевдофилософия почитает славным долгом отношение к «неарийцам» как к не равным. Я полагаю, от приказов из Москвы будет зависеть, как коммунисты отреагируют на ее положения. Но от тех, кого называют «демократиями», должно бы ожидать иного, и теперь можно было бы сделать эту Декларацию испытанием честности и духа их лидеров и правителей, которым они доверяют. Эти правители могут быть проверены на отношении к ней с точностью, недостижимой никаким другим способом.