Каждый человек рождается с собственным темпераментом, дарованиями, нравственными и физическими качествами, могущими, конечно, измениться, но во всяком случае, отличными от других; каждый носит в себе зачатки своей будущей эволюции, обусловливающиеся побочными обстоятельствами, влиявшими на жизнь человека; эволюция, быть может, будет облегчена, или затруднена, или даже уклонится в сторону, в зависимости от будущих обстоятельств и окружающей среды; тем не менее каждый человек родится с особыми ему присущими способностями, которые всегда будут иметь в эволюции доминирующее значение; и нас обвиняют в том, якобы мы хотим декретировать уравнение этих способностей!
Мы хотим, чтобы каждому человеку была предоставлена возможность эволюционировать и развивать свои способности на свободе! Мы не стремимся к тому, чтобы все люди ели из одной миски одну и ту же черную спартанскую похлебку, а к тому, чтобы всякий ел досыта то, что вздумает и что имеет возможность приобрести, развивая свои способности сообразно желаниям; мы стремимся к всеобщему счастью не путем декретирования общей мерки счастья, общего уровня благополучия обязательных для каждого под угрозой наказания за уклонение от них, а путем предоставления каждому индивидууму свободы создать себе свою долю счастья применительно к его пониманию и степени его развития.
Тем, кто находит счастье в обжорстве и пьянстве, в вкусных блюдах и тонких винах, пусть будет предоставлена свобода культивировать свои наклонности; конечно, общество не будет обязано доставлять им удовлетворение, но способностям их будет дана возможность приобретать нужное для них счастье.
Но зато и тот, кто ищет интеллектуальных и художественных наслаждений, кто жаждет знания и стремится к красоте, должен одинаково иметь возможность достигнуть идеала, не будучи связываем в своих благородных порывах низменными экономическими интересами, какие существуют в современном обществе; пусть крылья его не будут связаны из-за того, что высокий полет является привиллегией немногих, и доступ к нему оплачивается не усилиями, а деньгами.
Под „социальным равенством” мы понимаем равенство в средствах, или даже скорее всем открытую доступность их, а не равенство в целях, и это отлично знают те, которые глумятся над нашими доводами, не будучи в состоянии опровергнуть их.
„Когда рабочие требуют своей доли знания, эти псевдоученые, драпируясь в тогу своей якобы науки, отвечают им: „Бедные, вы сами не знаете, что говорите. Вы, невежды, хотите учиться, считая себя равными с гениями, украшающими собою человечество! Разве вы не знаете, что наука доступна лишь небольшому, очень небольшому меньшинству, специально ею занятому, а вы все прочие должны примириться с мыслью, что вам суждено не выходить из своей сферы и довольствоваться работою ради удовлетворения потребностей этих избранников, ибо они одни, понимаете ли, одни — представители человеческого рода!”
„Идите же, невежи: читайте книги, нами сочиненные для вашей пользы, в из них вы узнаете, что равенство — вещь невозможная! Люди рождаются с разными „качествами”; одни глупы, другие посредственны, третьи интеллигентны, за ними следует еще более интеллигентные, и очень редко, раз в столетие, гениальный человек, и вы никогда не сделаете, чтобы эти люди были равными! Ваша система ведет к порабощению интеллигентности посредственностью, и применение ее к жизни было бы регрессом человечества. Торжество ваших теорий было бы началом упадка человеческого духа”.
„Если бы вы занимались наукой, как мы, вы бы знали, что ученые, как мы, предназначены управлять глупцами, как вы. Неужели вы хотите, чтобы мы сами готовили свои постели и чистили себе сапоги! Это не дело тех, кто наблюдает небесные светила и ищет тайну жизни, изучая строение человеческого тела! Мы можем служить науке, только при условии, что будут рабы, трудящиеся для нас, это вам нужно знать раз навсегда; идите же и не докучайте нам своими глупостями!”.
И за ними глупцы, мнящие себя не последними среди высшего разряда людей, не рассуждая заявляют во-всеуслышание, что неравенство — естественный закон для людей; что безумно думать якобы сапожник, в интеллектуальном отношении, мог быть равен с господином, сочиняющим толстые книги, которых никто не читает. Об этом мы и намерены поговорить.
Прежде всего, что такое интеллигентность? Так называемые „лучшие представители интеллигенции” никогда не задавались этим вопросом. Для них интеллигентность, это значит: занимать положение; иметь связи в высших оффициальных сферах, каких нет у соседей, иметь состояние, дозволяющее удовлетворять, не работая, все свои прихоти, обладать смелостью рассуждать о мало знакомых предметах, одним словом, всегда принадлежать к „высшим слоям общества”, — вот что у них называется интеллигентностью.
А между тем интеллигентность есть нечто совсем другое, и г. Мануврие, ученый, понимающий значение слов, не зараженный педантизмом наших якобы интеллигентов и умеющий прекрасно анализировать проявления интеллигентности, говорит о ней следующее: