Будущее в твоих глазах (СИ)

— Рисовый омлет, да? — Девушка со смешком кивает, придерживаясь при спуске за перила и его руку. — И приготовленный не как зря, а на пару́. Немного укропа, петрушки и руколы. А ещё добавки, которые прописал доктор…

— Звучит вкусно. Приготовишь? — они входят в кухню. Жан усаживает её на стул и, наклонившись, коротко чмокает в уголок губ. Ценя все языки любви, язык прикосновений — особенно приятен.

— Любовь всей моей жизни и мать моего ребёнка просит меня приготовить ей обед. Хм… что же мне делать? — его янтарные омуты искрятся нежным задором. Киа в шутку пытается его пощекотать под рёбрами, но Жан быстро разгадывает хитрый план и перехватывает оружия преступления своими руками, а затем попеременно целует её ладошки. — Шучу, солнце. Помнишь, что я тебе сказал, когда делал предложение на материке?

Киа нежно всматривается в него.

— Что ты меня любишь? — Жан саккадированно выдыхает, смеётся, качая головой. — Что сочетание “Киа Кирштейн” звучит очень хорошо?

— Хах, и это тоже. Но я имел в виду, что было после твоих высказанных опасений, — он тепло улыбается. Его взгляд такой спокойный и невероятно близкий. Пальцы скользят по её кистям, оглаживая кожу, выводя незримые узоры. Мягко. Трепетно. — Я буду рад готовить для тебя. Всегда. И в горе, и а радости, в болезни и здравии…

— Протестую. В болезни я беру всё на себя, любимый, — их пальцы переплетаются. Жан с улыбкой рассматривает блеск ореховых глаз, смотрящих на него с безграничной заботой. Киа щурится от по-летнему мандаринового солнца, что прокрадывается в кухню. — Следуя твоим наставлениям, я уже могу готовить без страшных последствий… Позавчера ведь вышло не так плохо?

Кирштейн кивает, вновь целуя её руки. Порой ему сложно поверить, что всё происходит взаправду.

— Да, моё солнце, вчерашний салат был очень вкусным…

***

— Тц, торжественно заявляю: кто не помоет руки — не будет есть.

Над лужайкой проносится ряд разочарованных вздохов: дети{?}[в случае, если вы немного запутаетесь, кто-кому-кем приходится то вот вам коротенькие родовые древа:

Жан и Киа Кирштейн — Оливия (7 лет), Александр/Алекс (5 лет), золотистый ретривер по кличке Скитс (3 года), Тео (1 год);

Леви и Катрина/Кáта Аккерман — Эрвин/Вин/Винни (10 лет), Николь/Ника (5 лет);

Конни и Вáйна Спрингер — Арчи (3 года);

Райнер и Лорен/Лора Браун — Лео (6 лет);

Армин и Анни Аллерт — Фрида (3 года);] явно не в восторге от прерванной игры. Вин, как самый старший из компании, деловито поправляет соломенную шляпу, что почти съехала ему на нос и оглядывает честное собрание, цепко пересчитывая всех про себя. В руках — раскрытая книга сказок, которую он зачитывал самым младшим. Ветер воровато треплет страницы, заставляя изображение двух рыцарей плясать.

— Дядя Леви, смотрите, как я могу! — звонко и задорно выкрикивает вдруг Оливия. Спрыгнув с пенька, она делает колесо на одной руке. Вин скептически рассматривает девчонку Кирштейн с кудрявыми русыми волосами, что со смехом улыбается отцу. Она почти на три года младше, но энергии и оптимизма в ней хоть отбавляй. Хотя спокойному и серьёзному Аккерману это в ней и нравится. Олив ещё неплохо играет в шахматы, вчера они до ночи просидели в библиотеке, разыгрывая партию за партией. Быть может, пройдёт пара лет, и Вин практически впервые с удивлением обнаружит своего короля загнанным в ловушку под названием мат. Пока он обыгрывал всех кроме родителей. И в этом назревающем вызове было что-то приятное.

— Очень хорошо, Олив. Восхищаешь своей грациозностью. А теперь все в дом мыть руки, — Леви удовлетворённо улыбается, когда дети поднимаются. Младший Спрингер, Арчи, едва встав, тут же плюхается обратно. Шестилетний белобрысый Лео Браун тут же оказывается рядом и помогает товарищу подняться, чем невольно напоминает капитану Райнера.

Вин, сунув сказки подмышку, ответственно берёт за руку трёхлетнюю Фриду Аллерт, зная, что девочка жутко стеснительная и тихая, чтобы попросить о компании. Оглядывается, пытаясь выискать, где сестра с младшим Кирштейном — мимо вдруг проносится вихрь соломенных шляп, устремляясь к капитану.

— Можно мы пойдём с вами, дядя Леви? — спрашивает через одышку Алекс. Николь, прибежавшая следом, врезается в мальчишку. Шляпы слетают на траву, вызывая у обоих приступ смеха.

Леви чувствует, как губы трогает лёгкая улыбка: вот уже седьмое лето подряд его с Кáтой дом превращался в полноценный детский сад, когда бывшие сослуживцы и друзья съезжались погостить у капитанов. Методом проб и ошибок, Аккерман пришёл к выводу, что такой концентрат людей и детей требует особого внимания и контроля, так что чайная лавка в неделю гостей закрывалась под благовидным предлогом. Соседняя пекарня — тоже.

В обычные дни всё было проще: забота о спокойном десятилетнем Вине и шебутной Николь не шли ни в какое сравнение с этим ежегодным балаганом. Один Арчи Спрингер стоил десятерых по своей неугомонности и “везучести”.

Ника тем временем цепляется за рукав рубашки отца.

— Папа, можно за руки? — девчонка улыбается, её зелёные глаза смеются.

Алекс, подняв упавшие шляпы, поддакивает: