Будущее в твоих глазах (СИ)

— Она поднялась к малышу с капитаном… с Кáтой… — быстро исправляется Лора, чуть смеясь бывшей привычке военного медика. Теперь они все гражданские, и прошлые титулы канули в Лету, хоть поверить в это всё остаточно сложно. — Иди, я присмотрю за Никой и Алексом, если они вернуться раньше, — Кирштейн благодарно кивает и направляется к задней двери.

Дом у капитанов чуть меньше, чем дом у моря, который Жан и Киа купили почти десять лет тому назад, но тем не менее он очень уютный. Во всём чувствуется свой характер и чистота, хоть порой можно заметить разбросанные детские игрушки — элемент гостевого хаоса. Пройдя через жаркую кухню, где всего пару минут назад испекся десерт, Жан поднимается по небольшим ступенькам и выходит к лестнице на второй этаж, чуть не сталкиваясь с Катриной, Леви и детским садом.

— Дядя Жан, а мы с Алексом сплели венки из полевых цветов! — радостно возвещает Николь, замечая нового непросвещённого взрослого. Кирштейн улыбается, оглядывая Нику и сына. Венок красуется на макушке Вина — прозаично, самый старший терпит нападки меньших братьев с завидным стоицизмом. Но они все счастливые. Даже Эрвин подспудно улыбается.

— У вас отлично получилось. Вин, тебе очень идёт, — кивает Жан, направляясь к лестнице. — Олив, Алекс, не шалите и слушайтесь дядю Леви и тётю Кáту, мы с мамой сейчас придём…

Аккерман шутливо цокает, призывая разыгравшихся детей к порядку:

— Тц, меньше слов — больше дела. Дружно идём на задний двор.

Жан замирает на мгновение, оперевшись на перила. Смотрит, как ребятня податливо следует за капитанами, как Олив шутливо пихает в бок Вина, сообщая мальчишке что-то смешное; как Катрина по привычке придерживает Леви за локоть, идя по ступенькам — отклик прошлого, когда Аккерман едва мог пройти из-за изувеченного колена; и как Леви тепло улыбается в ответ на этот жест.

Но на втором этаже раздаётся тихий смех, и Кирштейн, быстро проморгавшись, идёт наверх. Знаючи курсирует по коридору к комнате, рядом с которой, прислонившись к стене, скучающе стоит Фалько Грайс — белобрысый возмужавший юноша. Жан смекает, отчего Фалько выставили из спальни: наверняка, Киа кормила одиннадцатимесячного Тео.

— Неужели вам с Габи не в тягость сидеть с ним? — шутливо уточняет Кирштейн, обходя Фалько и берясь за ручку двери. — Всё веселье пропускаете, молодежь.

Юноша с вызовом улыбается:

— Габи хочется больше “практики” с ребёнком, чтобы познать эту науку. А я тоже не прочь. Он такой…

— Тео у вас тихий, так что это несложно… — дверь вдруг открывается и на пороге появляется взволнованная быстро шепчущая Габи. Волосы, собранные в пучок, растрёпаны, в руках пара погремушек. — Заходите, мы тут подождём, — девушка выскальзывает в коридор и приотворяет дверь, давая Жану пройти. Кирштейн оглядывает влюблённую парочку беглым взглядом, прежде чем потянуть ручку на себя и, слыша их шутливые перепалки, снисходительно улыбается. В конце концов, когда-то они все были такими: ехидными, колкими, едва умеющими выражать своё “люблю” иначе, более здраво.

Киа оглядывается на вошедшего мужа и чувствует, как невольно, но так правильно уголки губ идут вверх. На руках — маленький человечек в пестрой пижаме вердепомового цвета. Голова Тео уже покрылась кудрявыми русыми волосами, отчего мальчик напоминал солнце — их маленькое солнце. Сейчас же малыш прижался щечкой к материнскому плечу. Глаза прикрыты, рот едва пускает пузыри, маленькие ручки прижаты к груди. И Кирштейн соврёт, как последний торгаш, если скажет, что его сердце не пропускает удар от этой милой картины. Сколько бы он ни видел её с детьми, всякий раз это что-то необъяснимо новое.

— Он только задремал, — шепчет Киа, когда Жан подходит ближе. Мягко, едва уловимо касается подушечками пальцев маленькой ушной раковины — такой розовой и миниатюрной, будто Тео не ребёнок, а игрушка из фарфора.

— Солнце, у тебя талант к ремеслу Морфея, иначе я не могу это объяснить, — тихо выдыхает Кирштейн, подаваясь вперёд и осторожно целуя жену в висок. Она улыбается, едва покачивает сопящее чудо. — На моих руках что Олив, что Алекс, что Тео вечно хихикают и куролесят…

— Просто ты больше пытаешься их рассмешить, чем усыпить, — едва слышно замечает она, произнося это одними губами. Тео расслабленно дышит — мерно и ровно. Кажется, если долго смотреть, то любого начнёт клонить в сон. Киа отходит к кроватке, что они одолжили у капитанов. Жан с любовью следит, как она осторожно опускается, укладывая сына на подготовленную лежанку. У Кии явно есть скрытые познания сонного ритуала. Или она просто замечательная мать. Жан лишь тепло улыбается — он уверен в обоих вариантах.