Будут неприятности (сборник)

Уходит с Наташей. Бабушка садится в кресло у телефона.

БАБУШКА. За чьи же это нам грехи?

Входит Нинель.

НИНЕЛЬ. Двери, как всегда, открыты.

БАБУШКА. Только что Вилька с Наташей ушли.

НИНЕЛЬ. Вилька?

БАБУШКА. А ты что, не знаешь?

НИНЕЛЬ. Привет! Откуда же? Я из больницы прямо домой. А отец с матерью поехали в милицию.

БАБУШКА. Вильку отпустили. А Женьке полегчало.

НИНЕЛЬ. Ничего. Выберется.

БАБУШКА. Детей у вас нет. Чего вместе живете?

НИНЕЛЬ. Это как раз самая интересная тема сейчас.

БАБУШКА. А какая интересная?

НИНЕЛЬ. Интересно узнать, например, есть ли в доме что поесть?

БАБУШКА (спохватившись). Ой, идем, я тебе сделаю яичницу. И Вильке я ничего не предложила, дура старая.

НИНЕЛЬ. И куда он, собственно, исчез?

БАБУШКА. К трем вокзалам.

Занавес.

Картина третья

Вся семья в холле через несколько часов. Нервничают.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. И долго мы будем ходить из угла в угол, как придурки?

НИНЕЛЬ. Я и говорю, нам до прихода Вильки надо все решить… Женька крови требовать не будет, я вам это говорила. Значит, надо уговорить Вильку вести себя элегантно.

БАБУШКА. Как?

НИНЕЛЬ. Достойно, виновато. А папа пусть сводит в «Арагви» начальника милиции или кого там надо.

БАБУШКА. За это, между прочим, и под суд можно.

НИНЕЛЬ. Чепуха. Если подрались родственники, к этому относятся иначе.

БАБУШКА. Да я не про это. Я про «Арагви» и твоего папу.

НИНЕЛЬ. О господи! Тоже мне проблема.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (про себя). Проблем нет. Проблем нет… (Громко.) Да перестаньте вы все! Молчите, как молчит Иван Федорович. Вот неподражаемый для нас пример. (Колпакову, грубо.) Может, ты что-нибудь все-таки произнесешь?

ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Я думаю, что нам все-таки неприятностей не избежать. Виктория знает. Алена тоже. Борис в курсе. Значит, в институт просочится. Опять же «Скорая» в дом приезжала. Будут неприятности, будут!

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Да про сына скажи, что ему делать?

ИВАН ФЕДОРОВИЧ (тихо, но убежденно). Свадьбу Вильке надо закатить по первому классу. Фанфарами все забить. А Клава своим рабоче-крестьянским происхождением поможет придать всему правильную, положительную окраску.

НИНЕЛЬ (нервно начинает хохотать). Вот это пируэт!

БАБУШКА. Свадьба – это хорошо. Это лучше, чем тюрьма.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (то ли бабушке, то ли мужу). Ты в своем уме?

ИВАН ФЕДОРОВИЧ (распаляясь). Да! Свадьба все смажет! И наше сомнительное поведение. И Вилькину драку. И это ее письмо.

НИНЕЛЬ (хохоча). Да невеста-то сбежала! Где же ее искать, эту политически правильную рабоче-крестьянку?

ИВАН ФЕДОРОВИЧ (горячо). Найти! Во что бы то ни стало найти. Перед Вилькой извиниться, перед ней, поселить в лучшей комнате…

НИНЕЛЬ. Где же такая есть?

ИВАН ФЕДОРОВИЧ. А есть! Еще неизвестно, кому сейчас кооператив нужнее.

НИНЕЛЬ. Ого!

ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Да! Да! Это единственный выход. И никто ничего не скажет. Больше того, это будет иметь положительный резонанс среди общественности.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Да что ты мелешь? Да какое нам дело до общественности? Чего я о ней должна думать? Когда у меня сын в беду попал… Дурак такой… И его надо выручать. Не боясь никаких неприятностей. Чего их бояться? Они уже есть! Они уже тут. Мы сами сплошная неприятность. Монстры, а не люди.

ИВАН ФЕДОРОВИЧ (возмущенно). Я так не считаю.

НИНЕЛЬ. Зря, папочка.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Вот видишь! А ты еще чего-то боишься. Чего, отец, чего? Ты уже все имеешь! Полный набор неприятностей. В хорошей упаковке!

ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Зинаида! Перестань! Все еще можно поправить. И как, я уже сказал.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (убежденно, страстно). Что поправить? Что изменить? Ничего нельзя изменить. Разве ты сделаешь так, чтоб Вилька не снимал с себя последние штаны и не отдавал их по первой просьбе? Это же на всю жизнь крест.

ИВАН ФЕДОРОВИЧ (неуверенно). В конце концов, это благородно…

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Голая задница?

БАБУШКА. Как тебе не стыдно, а потом Наталье за грубость лаешь…

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Не затыкайте мне рот. Так ты способен изменить сына? А дочерей? Ты способен что-то объяснить этой учительнице? (Кивает на Нинель.)

НИНЕЛЬ. Что, мамуля?

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Все! Что нельзя спать до полудня, что мужа надо любить, что жить нельзя, если сама себе противна…

Без стука, без звонка входит Евгений. Голова у него перевязана. Лицо все в пластырях. Видно, что ему не очень по себе и больно, но он держится, будто ничего не произошло.

ЕВГЕНИЙ. Заседание малого Совнаркома? Вечерние беседы москвичей? Клуб веселых и находчивых? Отвечаю вам с ходу: жить можно всегда.

ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Женя! Ради Бога. Ты прямо как снег на голову.

БАБУШКА (крестится). Слава тебе, Господи!