Будут неприятности (сборник)

Капрал обнюхивает пахнущий чем-то чужим халат. И тогда до отца доходит, что у жены и прическа, и обновка.

– Тебе идет, – говорит он без выражения. – Это твой цвет.

Лена подошла и ножницами отстригла ценник.

…Они так молча, отъединенно сидят за столом, что мать не выдержала, включила маленький приемник. Зазвучала музыка, та самая, которую Лена уже слышала. Именно ее играла Ольга Николаевна, когда Лена стояла под дверью. Девочка скривилась, как от боли.

– Ешь, не кривись, – машинально сказала мать, а потом, будто вспомнив, четко, бесстрастно добавила: – Кстати… Я оплатила музыку. Скажешь это Ольге Николаевне.

– Не пойду на музыку! – в отчаянии закричала Лена.

– Скажи ей ты! – говорит Люба отцу. – Скажи!

– Ольга Николаевна, – он с трудом произносит имя, – говорит, что у тебя способности… Ты пять лет занималась. Глупо бросать.

Он говорит это тускло, глядя в тарелку.

Ах, эта музыка, эта проклятая звучащая музыка. Лена с силой переключила диапазон. Четкий бесстрастный голос передавал какую-то цифровую сводку.

– Ну, знаешь, – сказала мать, – поверни обратно. Цифры мы не слышали.

Лена нажимает как попало на клавиши, и снова врывается та музыка.

– Я не хочу есть! – говорит Лена, отодвигая табуретку.

– Садись за пианино, – командует мать.

– Сказала же! – кричит Лена. – Сказала же! Не сяду! Не хочу! Не буду!

– Я на капризы твои сроду внимания не обращала, – сухо сказала мать. – Могла бы уже знать. Она не хочет! А чего ты вообще хочешь?

Лена выбежала в коридор. Нотная папка стояла на полу, прижавшись, к ящику с обувью. Она пнула ее ногой, потом решительно подошла к двери и вставила пальцы в притвор.

Отец и мать держат ее руку под холодной струей воды. Брызги летят во все стороны и на их лица, и уже не поймешь, у кого это брызги, а у кого слезы.

Потом оба сидят у Лениной кровати.

– Дурочка ты моя! – нежно говорит мать. – Ну не хочешь – не надо. Подумаешь, музыка… Не грамота. Правда, папа?

Лена смотрит на отца.

– Вопросов нет, – отвечает отец.

– Но я же способная, – говорит Лена, которой хочется ясности и правды во всем!

– О Господи! – уже заводится мать. – Тогда занимайся… Целы твои пальцы. Тут ведь, понимаешь, третьего не дано. Или – или. Все! Спи! У меня завтра сложное дело. Мне надо подготовиться.

Она выходит в коридор и долго смотрит на себя в зеркало. Со злостью стягивает с себя халат. И мы видим, что под ним она в костюме, том самом, в котором пришла с работы.

– Папа! – просит Лена. – Ты не уходи. Я люблю, когда ты дышишь рядом.

– Я не уйду, – сказал отец.

Лена взяла его руку, закрыла глаза.

– Ты о чем сейчас думаешь? – спросила она.

– О тебе, – ответил он.

– Только-только обо мне?

– Только-только, – ответил он.

– Я всегда знаю, когда вы с мамой говорите неправду… Тогда у нас в доме пахнет чем-то гадким…

– Ты фантазерка… – сказал отец и стал гладить ее руку.

– Вот сейчас ты на самом деле думаешь обо мне, у тебя рука мягкая и теплая… Папа! Думай обо мне. Пожалуйста, думай обо мне!

– Все время думаю. Спи…

Отец вышел из комнаты. В коридоре стояла мать и трогала притвор двери.

– Ты бы так смог? – спросила она.

– Боюсь, что нет, – ответил отец.

– Я бы смогла, – сказала мать. – Я бы дала отдавить себе руку, ногу, только чтоб с ней все было в порядке.

Отец шарит по всем карманам пижамы, плаща, костюма, ищет трубку. Мать протягивает ему ее – трубка лежала рядом, на телефонном столике.

– Спасибо, – сказал отец, закуривая, – вечно теряю.

– На здоровье, – ответила мать. – Больше не теряй. – И добавила почти спокойно: – За эти ее пальцы… Голову тебе мало отрезать.

Возле дома учительницы. Лена с завязанной рукой стоит и смотрит на светящиеся окна большого дома. К ней подходит пожилой милиционер.

– Ты стоишь уже больше часа, – добродушно говорит он.

– А что, нельзя? – дерзко отвечает Лена.

– Почему нельзя? Можно. А что у тебя с рукой? Если не секрет…

Из подъезда дома вышел отец. Посмотрел на часы и припустил почти бежать. Иди он медленно, он бы наверняка увидел и дочь, и милиционера. Но уж очень торопился. Пробежал, можно сказать, в двадцати метрах, неправильно пересекая улицу. Свистнул ему милиционер, да где там…

– Жить человеку надоело, – сказал он Лене и увидел, что она чуть не плачет. – Ты чего, а? Обиделась?

– Ничего! – закричала она и решительно ринулась в подъезд, из которого вышел отец.

В тамбуре Лена остановилась перед глухо закрытой дверью с зашифрованным кодом. Следом за ней вошел молодой парень в спортивном костюме и шапочке, с рапирой на плече.

– Ну, какие будем нажимать кнопки? – весело спрашивает парень.

Набрал код, распахнул дверь.

– Милости прошу! Я исключительно доверчив. Всем сообщаю код: 2-8-2. Запомнила?

Открылась дверь лифта. Но Лена не решается в нее войти.

– Ты боишься со мной ехать? – весело спросил парень. Лена молчала. – Тогда езжай сама!

Лена замотала головой. Парень вошел в лифт.

– Зря боишься. Меня зовут Володя. Фамилия моя Климов. Живу я на девятом этаже.

Тогда Лена решительно шагнула в лифт.