Будут расставания

Здравствуй, сын Дмитрий!

Пишу, как отец. Что ушел из дому — твое дело. Что думаешь плохо о родителях своих — судьев тебе нету, кроме твоего собственного черствого сердца. Но пройдет время, и молодая норовливость с тебя слетит, как с деревьев лист, и захочется тебе, как всем людям, тихой жизни. Тогда поймешь, что мы с матерью не желали тебе плохого, а, наоборот, хотели одно хорошее, как единственному сыну.

Жить мы станем не вечно. И дом наш и все хозяйство записано на тебя. Должен это почувствовать всей душой. И когда поймешь, возвращайся в дом. Мы тебя не торопим, но помни, что от добра добра не ищут, и в родительских комнатах тебе будет тепло и сытно. А если жениться решишь, то примем с женой молодой.

Зря ты наговорил на хорошего человека Филичкина и на отца родного всякие слова из-за чужих ванн.

Желаю тебе в молодой жизни успехов и чтобы родителей не забывал, потому что ты у нас один сын.

Твой отец Тихон Фомич Лазнов.

Письмо Ильи прочитали вслух. Артур — он часто теперь бывал у ребят и чувствовал себя здесь, как дома, — пил чай и слушал. Галя с книгой сидела на Фединой кровати, а Федор прохаживался по комнате, стараясь не топать. Смеркалось, но еще можно было разобрать написанное.

«Отцу я отвечу, — думал Митя. — Я ему напишу. В гости ходить друг к другу — пожалуйста. От родителей не отказываюсь, а дома ихнего мне не надо. К черту! Мы с Артуром еще на север отправимся, когда тут всему, так сказать, подкуемся».

— Артур, помнишь? «То ли в синий вечер, то ли зорькой раннею перед новой встречей будут расставания»…

— Я, ребята, знаю, что надо делать, — заговорил Артур. — Сначала институт, а потом и на север, где широкие горизонты. Сначала встану на крепкие ноги…

— А мне Рита ничего не пишет, — Галя закрыла книгу.

— Ты ей сама напиши! Про любовь — счастливую и несчастную… «Она о нем печалится, а я о ней все думаю», — пропел Митя и тяжело вздохнул.

Галя подняла на него большие удивленные глаза.

— Митя! Неужели ты не понял? Ведь Илья шутит.

— О чем ты? — будто не догадался Митя.

— Да я говорю про Алину любовь.

— Ты же доказывал — любви нет! — вмешался Федор.

— Мало ли что говорил! Как же без нее? Любовь к городу, любовь к жизни. Надо понимать! И даже к девушке, если она нравится.

— Все у тебя «если»! — перебила Галя. — А она без «если»…

Утром они шагали на стадион. Снег курился на гребнях крыш. Жгучим холодом щипало лицо.

В сквере в беседке собрались тепло одетые люди. На узкой скамье лежали пилы и топоры. На разметанной дорожке около беседки желтели струганые доски.

— Что это за собрание? — удивилась Галя.

— Наши пенсионеры, — ответил Артур. — Детский городок к Новому году собираются построить. Катушки, елку, деда Мороза.

— Работать пришли, а мерзнут, — сказала она.

— Очень просто! — пошутил Митя. — Понимаете, привычка у них… Ждут гудка перед началом смены.

У переезда холодный ветер дул из-за реки, относил белый пар с незамерзшего пруда. В черной воде отражались краски зари. Она разлилась от края до края, ветреная, горячая.

В одну сторону клонились седые дымы из четырнадцати труб главного корпуса, и он был подобен крейсеру — весь в движении вперед.