Буг в огне

— Мощная-то мощная, а когда получим, не знаю.

Занятие по вождению по пересеченной местности прошло хорошо. Но вечером что-то беспокоило, а что — понять не мог.

Проснулся в грохочущем аду. Одеваясь, мы бежали к выходной двери из казармы. Но перед ней беспрерывно ложились снаряды (дверь выходила на запад). У выхода толкучка, шум, растерянность. Кто-то из лейтенантов, которые жили в казарме, предложил укрыться в подвалах.

— Провокация. Надо переждать.

В этот момент в казарму вскочил командир полка майор Квасс. Это был энергичный и опытный командир. Мы любили его за требовательность и душевность. А мне нравилась и его внешность. Темные с проседью волосы, правильные, волевые черты лица — все вызывало уважение.

Вбежав в коридор, майор Квасс (он был без гимнастерки) резко крикнул:

— Всем в парки! По местам и к бою!

Каждый экипаж машины знал заранее порядок выхода по боевой тревоге. На то место, где должна была собраться наша рота, пришло всего 4 танка Т-26. Некоторое время мы стояли, не зная, что делать. Потом появился какой-то старший лейтенант.

— Связи ни с кем нет, будем отходить по ковельскому шоссе, — решил он.

Мы вырвались на дорогу. На семнадцатом километре двигатель забарахлил, машина остановилась.

Скоро в этом районе собралось до 80 человек. Старший лейтенант-связист приказал занять оборону. Часа в два дня на дороге появились три танка.

— Послушай, танкист, — обратился ко мне старший лейтенант, — посмотри, что за танки, ты специалист.

По конфигурации машины я понял — вражеские. Взглянув в бинокль, увидел на борту крест.

— Немцы, товарищ старший лейтенант! — крикнул я командиру.

— Ты механик, а стрелять умеешь?

— Могу.

— А ну-ка, дай им по зубам.

Произвожу три выстрела. Не знаю, попал или нет, но танки остановились. Выхожу из машины. Через каких-нибудь 15–20 минут появились 4 самолета со свастикой на крыльях. С воем и свистом стали пикировать на нас.

У нашего танка взорвалась бомба. Сорвало гусеницу.

— Подожги танк и догоняй нас, — приказывает старший лейтенант, — будем отходить.

Пока я все это делал, около меня уже никого не оказалось. Я побежал к лесу, надеясь догнать своих. К вечеру вышел в район Заболотских хуторов. Там встретил воентехника первого ранга Ф. Д. Криклю. Он был возбужден, ранен в руку.

— A-а, кажется, однополчанин, — обрадовался командир.

— Из учебной роты.

— Наших никого не видел?

— Нет.

— Ну, я пойду в разведку, выясню обстановку.

Крикля ушел. Я ждал его.

На другой день, видя, что Крикля не возвращается, решил выйти на дорогу. Но как идти — один, без оружия?

Не доходя километров пяти до Кобрина, увидел на опушке леса четыре танка Т-26. Наши! Старший лейтенант, к которому я обратился, подозрительно посмотрев на меня, спросил:

— Ты кто такой?

— Механик-водитель из 44-го полка, — отвечаю ему. Не знаю, что убедило командира, но он поверил мне.

— Вот что, друг. Нет у меня одного механика-водителя, садись в машину, скоро на шоссе должны появиться немецкие танки.

Откуда это было известно ему, не знаю, но действительно, скоро появилось девять танков. Мы открыли огонь. Я видел, как загорелись вражеские машины. Не успели мы насладиться победой: появились самолеты.

И больше ничего не помню. Очнулся в лагере военнопленных в Бяла-Подляске. Как туда попал, кем доставлен — не знаю. Но это было страшное пробуждение. Тысячи людей, оборванных, голодных, раненых и контуженых, были за колючей проволокой, под открытым небом. Меня же мучили сильные головные боли.

Числа 12 июля ночью кто-то стянул с другого шинель. Началась возня. Фашисты с вышек заметили, что в лагере неспокойно, и открыли огонь. Люди гибли, не имея возможности никуда спрятаться. Нервы напряглись до предела. И тогда раздался истошный крик:

— Братцы, вперед, в лес!

Люди бросились к проволоке, многие и многие падали, сраженные пулями, но другие бежали. Бежали ничего не видя. Вперед! В лес! Там свобода! Людская лавина свалила ограду. Бежал и я, падал, полз, вновь вскакивал и снова бежал. Скоро силы оставили меня, и я упал. Долго лежал, тяжело дыша, прислушиваясь. Сколько пробежал километров? Где нахожусь?

Тишина ночного леса понемногу успокаивала. Поднялся и пошел. Конечно, на восток. Рвал траву, ягоды, совал в рот, чтобы как-то утолить голод.

Дня через три пришел в Пугачево под Брестом. Хозяйка дома, куда я постучал, всплеснула руками:

— Батюшки!..

— Мне бы поесть.

— Сейчас, родной, сейчас. Да что они, ироды, делают?..

В дорогу женщина дала мне с килограмм сухарей. Добрался до Заболотских хуторов. Здесь семья Дмитрия Иосифовича Старосельца дала мне приют, подняла на ноги.

Осенью 1941 года меня схватили, чтобы увезти на каторгу в Германию. Нет, думаю, лучше умереть стоя, чем жить на коленях! Хорошо помнились эти слова испанских коммунистов. Я бежал. Пуля охранников пробила мне плечо, но я все-таки ушел.