Буйная Кура

Мина тихо, на цыпочках спустилась с крыши землянки. Подошла к очагу в середине двора, сняла с огня казан, вынула петуха, которого она приготовила сыну в дорогу, и положила его на большое медное блюдо. Затем пошла под навес. Изнемогая от жары, села на тахту. "Сейчас лето, а как будет зимой? Нет у мальчика ни чохи, ни крепкой обуви. Нет даже лоскута кожи, чтобы сделать чарыки".

Мина зажгла коптилку и, шлепая по земле, пошла в землянку. Блохи набросились на ее голые ноги, но она не обратила на них никакого внимания. Она смотрела на сундук, стоящий в углу. После смерти мужа она ни разу не подходила к этому сундуку. Сейчас впервые она подумала: "Может быть, из его одежды что-нибудь подойдет мальчику?"

Стало тихо и жутко. Задрожала коптилка у Мины в руке. Показалось, что в углу кто-то зашевелился. Мина залепетала молитву: "О, всевышний, создатель земли и неба! Прости меня! Что же мне делать, если мальчик совсем раздетый. Ведь он же не чужой ему, а дитя его. Может быть, дух отца обрадуется, если сын наденет его одежды?" Тихими шагами, словно боясь на что-нибудь наступить, она подошла к сундуку и протянула вперед коптилку. Темнота отступила. Дотронулась до сундука, и на запыленной крышке остались следы ее пальцев. Подолом платья она вытерла с сундука пятнадцатилетнюю пыль. Губы ее задрожали, и, как ни старалась она, не могла подавить плача. Упала ничком и обняла сундук: "Где же ты? Почему не идешь мне на помощь? Почему не провожаешь сына в далекий путь? Почему не думаешь, что я осталась одна под ветхой крышей землянки? Почему так быстро ушел, оставив меня, как рыбу на берегу!"

Мина, выплакала горечь, накопившуюся на душе, и немного успокоилась. Поднялась, убрала с мокрого лица волосы, достала из-за пазухи ключ и со звоном открыла сундук. Запах заплесневевшей одежды ударил в лицо. Забыв обо всем на свете, Мина прижала к труди чоху и рубашку и сквозь затхлость и плесень услышала его, родной, давно уже забытый запах, запах пота, земли, коня, мужчины. И заплакала еще горше. Наплакавшись, Мина взяла одежду мужа и разложила ее на тахте. Глазами мерила, подойдет ли она сыну. Мысленно поставила Османа рядом с отцом. Оказалось, что сын еще не достает и до плеч отца. Стало быть, если он наденет чоху, то полы будут волочиться по земле. А в брюках он вовсе утонет. Что же делать? Может быть, взять ножницы и укоротить? Разбудить мальчика и примерить? А что скажет на это Осман? Сын, пожалуй, не согласится с ней, оскорбится за отца и отправится в дальний путь обиженным. Она вздохнула и хотела положить одежду обратно в сундук. В это время что-то шлепнулось на пол. Посветила коптилкой и увидела матерчатый кошелек. Дрожащими руками развязала его и запустила пальцы. Холодный тяжелый металл коснулся их. "Ты оказался запасливей меня. Будто ты знал, что придет время, когда твой сын отправится в школу и ему очень пригодятся эти деньги. В трудный день ты подоспел мне на помощь. А я, грешница, еще ругала тебя".

Мине захотелось тут же разбудить Османа, но, увидев, как сын сладко посапывает, пожалела его. Стала гладить его голову, потом тихо подняла одеяло и прилегла рядом. Осторожно положила его голову на свою руку. Осман прижался к матери лицом и опять засопел. Комаров отогнало утренним ветерком, дым тоже.

* * *

Воздух был свеж и чист. Ничего не было слышно, кроме привычного шума Куры. Годжа, чтобы отогнать остатки сна, ополоснул лицо водой и вытер подолом рубахи. Мокрой ладонью провел по голове. Над Курой еще было темно. Если бы не хлопанье крыльев за кустами да не чириканье птиц на ветках, можно было бы подумать, что наступил вечер.

Из деревни донесся приглушенный голос петуха, нехотя тявкала собака. Годжа открыл грудь. Прохладное веянье с Куры еще больше освежило его.

Лодка стояла внизу, у берега. Небольшие волны шлепались о ее бока. В прибрежных лужах кричали лягушки.

Годжа осмотрел лодку и взглянул на воду, плещущуюся о берег. Щепки и серая пена стояли на том же уровне, что и (вечером: наводнения не будет. Из торбы, лежавшей в задней части лодки, он достал недошитый чарык. Взял шило и ремешки...

Вчера он перевез на своей лодке крестьянина из горного селения, и тот дал ему кожаный лоскут как раз на пару чарыков. Старик совсем был разут, и эта кожа свалилась ему, как с неба. Вечером при свете очага Годжа начал шить себе чарыки. Но мешали комары, да и сон сморил старика.

Теперь Годжа взял недошитый чарык. Хотелось, пока никто не пришел, дошить и надеть его, и он успел это сделать. Как раз когда он вытер ногу и надел на нее чарык, его окликнули. На обрыве, приложив руку к глазам, старик увидел племянника Османа и Мину, Ашрафа, Ахмеда и еще нескольких ребят и женщин. Годжа сразу понял, в чем дело. "Никак старость одолела меня. Совсем забыл, что ребята сегодня отправляются в школу. Надо бы Осману подарить что-нибудь на дорогу".