Буйная Кура

Все знали, как Джахандар-ага гордится сыном. По утрам, когда Шамхал садился на коня и ехал к Куре, чтобы его напоить, отец частенько поднимался на доски навеса, чтобы поглядеть сыну вслед, полюбоваться его ловкой ездой. И в гостях, и дома перед гостями, Джахандар-ага любил поговорить о сыне, похвастаться им. Шамхал случайно слышал однажды, как отец с матерью в разговоре перебирали лучших девушек села, подыскивая для него невесту. Да, отец очень любил Шамхала.

"А что же будет теперь? Как я покажусь ему на глаза? Он меня теперь ненавидит, как заклятого врага. Как только увидит меня, ринется снова...

Но разве не прав и я, заступившись за мать? Ведь она просила меня, умоляла, мог ли я, сын, не откликнуться на ее плач? Разве она в чем-нибудь виновата? Зачем понадобилось отцу приводить в дом другую женщину? Имея такого сына, как я, можно было отказаться от посторонней женщины. Мать за одну ночь почернела от горя".

Шамхал все глубже и глубже уходил в свои раздумья. Меньше всего оправданий он находил для Мелек. Вернее, он не находил для нее никаких оправданий. Никак он не мог понять, зачем, ради чего эта женщина бросила свой дом, связалась с пожилым семейным мужчиной и пришла сюда. Ведь если бы она не захотела, могла бы и не прийти. Не силой же отец притащил ее. Не приди она, в доме не было бы никакой ссоры. Во всем виновата одна Мелек. Думы, словно воды Куры, подхватили Шамхала. Чтобы вырваться из их засасывающего водоворота, Шам-хал стал глядеть по сторонам.

Ребятишки лежали на чистом золотистом песке. Некоторые барахтались в воде, некоторые кидали вскользь плоские камешки. Они старались, чтобы камешек доскакал до старого тополиного пня, выглядывающего из реки. Вода сердито завихрялась и кружилась вокруг пня, а на нем, не обращая внимания на сердитую воду, сидел голый мальчишка с удочкой.

Шамхал невольно вздохнул. Ведь и он всего каких-нибудь семь лет назад точно так же купался и валялся в песке. Вместе с ребятами, переплыв Куру, уходил в лес. Ели там ежевику, играли, а когда наступал вечер, связав плот, возвращались на этот берег. Иногда они загоняли усталых ленивых буйволов в реку, купали их. Им доставляло удовольствие преодолевать Куру, держась за хвосты плывущих фыркающих быков.

Шамхал, словно внезапно постаревший человек, загрустил, вспоминая детство. Подступили слезы. Если там, среди людей, он сдерживал их, боясь позора, то сейчас у него не было сил совладать с собой. Его злило не столько поведение отца, сколько милосердие Мелек. Вспомнив, как она упала на колени и заступилась за него, он разрыдался. "До чего же я дошел, если женщина, которую я избивал, пожалела меня? Спасла, вырвала из рук отца. С каким лицом я вернусь назад? Разве после случившегося Мелек не станет думать обо мне, как о слабом и бедном мальчике? Встав передо мной, разве она не скажет: "Ну что, теперь видишь, какой ты мужчина и какая я женщина?" Быть может, даже станет насмехаться надо мной, и отец будет посмеиваться вместе с ней. Нет, я больше не вернусь в этот дом. Уйду совсем. Кусок хлеба я всегда заработаю... А что будет с матерью и Салатын?"

Шамхал повернулся и распластался на земле лицом вниз. Теперь он не плакал, но тело его дрожало, как во время рыданий. Стараясь задавить в себе боль и стон, он то перекатывался на спину, то снова вытягивался ничком, извивался и корчился, как змея, через которую переехало колесо телеги.

Вдруг раздался оглушительный плеск. Это огромная глыба земли, подмытая Курой, отвалилась от берега и рухнула в воду, загородив на некоторое время протоку. Вода скопилась было озерком перед неожиданной преградой но скоро нашла себе обходные пути и снова заструилась как ни в чем не бывало.

Это происшествие на реке отрезвило Шамхала, отвлекло его сознание от собственной горькой беды. Он провел рукой по лицу и почувствовал, что на лице запеклась кровь. Тогда он спустился к воде и хорошенько умылся. Совсем рядом с ним по кромке мокрого песка бегала длиннохвостая серенькая трясогузка. Она и правда беспрерывно трясла узким своим хвостом.

От деревни скатилась к воде стайка девчат. В другое время Шамхал, наверно, затаился бы под обрывом, спрятался бы за куст и глядел, как будут купаться эти феи. Он глядел бы на их длинные черные волосы, рассыпавшиеся по белому телу, на слепящие белые груди. Глядел бы ненасытно, как они заходят в воду, играют, плавают. Может быть, он даже спрятал бы у одной из них одежду, что не раз проделывали парни, да и сам Шамхал.

Но теперь ему было не до игры. Одежда на нем изорвана, испачкана, измята. Лицо в синяках и ссадинах. Никто никогда в деревне не видел Шамхала в таком виде. Он был первым среди парней. Быстрее всех переплывал Куру, лучше всех сидел на коне, ловчее всех обращался с кинжалом, побеждал своих сверстников в кулачном бою. Мог ли он оставаться в деревне после того, что произошло. Прежнего Шамхала, красивого и гордого, не стало с сегодняшнего утра, а новому, избитому, опозоренному, нечего жить в этой деревне.