Буйный бродяга 2016 №5

— Смирнова. Меня зовут Юлия Смирнова. Вы же понимаете, что сейчас творится. Сотни трупов, деморализация, потрясение. Такие раны не лечатся за один день.

— А я, вот я в чем персонально провинилась? И почему, если даже я где-то виновата, судить меня должно вот это дерьмо? Знаете, на что это похоже? Вы про Московские процессы читали? Вот, самое оно.

— Послушайте, вы должны вернуться. Обещаю, я успокою Мельникова, только заберите обратно партбилет. Вы же воевали, вы знаете, чего такие вещи стоят!

Акцент у нее точно не местный. Но и не московский. Откуда же ты, интересно?

— «Северная Коммуна»? — назвала я самую знаменитую ленинградскую бригаду, указав на запястье Смирновой.

— Что? — не поняла та сначала, затем тепло улыбнулась, посчитав, что нащупала-таки со мной контакт. — Нет, первый маркинский батальон. Маркинские мы. Рядом с вами, кстати, воевали, очень даже могли пересекаться...

— Так вот, Юля, я самого начала поняла, что ты в этой компании одна нормальная. И знаешь что? Рано или поздно они тебя тоже сожрут. Потому что ты — человек, а они — плесень. Людям свойственно ошибаться, а вот плесень не ошибается никогда, потому у нее нет и не может быть своих убеждений.

— Послушай, ну что ты все заладила — ехал Сталин через Сталин? — не выдержала Смирнова. — Другие времена на дворе...

— Вспомнишь мои слова как-нибудь на лесоповале, — пообещала я, развернулась и пошла к выходу из здания, всем своим видом показывая, что больше остановить себя не позволю.

— Что, неужели так легко во всем разувериться? — неслось мне в спину. — А если бы тебе и правда пальцы ломали в подвалах?

«Сожрут тебя, точно сожрут», — думала я, выходя на улицу.

Тому, кто не жил в те годы, будет, наверное, сложно понять мой срыв. Мы работали и боролись в стране, совершенно непохожей на Россию двадцатого века, — и тем не менее, тень поражения той, первой революции преследовала нас везде. О событиях столетней давности в те годы было выпущено огромное количество книг и фильмов, ставивших массу болезненных вопросов, а иногда и воспроизводивших форменный кошмар настоящего коммуниста. Ссыльные большевики, которых встречают в лагерях вертухаи из бывших белогвардейцев, бесстрашные герои гражданской войны, которых истязают, унижают и обвиняют в измене сталинские палачи из кадетов и меньшевиков, вся эта омерзительная плесень, тысячи маленьких вышинских и кировых, съедающих заживо партию и революцию, — такие воспоминания, фантомные боли порождали тревогу и за судьбу наших Коммун, переходившую зачастую в мнительность и паранойю. Во внутренних дискуссиях обвинения оппонента в «сталинизме», зачастую совершенно надуманные, оказывались слишком распространенным полемическим приемом. Словом, неудивительно, что в обстановке, сложившейся после разгрома КОРДа, я нашла неутешительные параллели с советским прошлым и слишком много домыслила на основании ложных аналогий. В те месяцы, стыдно признаться, я всерьез ждала ареста и как минимум ссылки. Стоит ли говорить, что за все эти годы так ничего и не дождалась?

И когда двадцать лет спустя в обеденный перерыв Коля будничным голосом сообщил, что Смирнову избрали председателем Совета Коммун, я здорово напугала своих коллег, разревевшись в голос от радости. Они, конечно, не поняли, что для меня столь рядовое событие стало знаком. Знаком того, что права была она, а не я. Знаком того, что она — умница и молодец, а я эгоистичная дура. Знаком того, что история перестала повторяться, и мы действительно вышли на новый уровень — все мы, все человечество.

Само собой разумеется, внятно объяснить это посторонним я не могла, поэтому просто прибавила несколько очков к репутации странной женщины с темным прошлым.

Но уж к этому мне было не привыкать.

— Почему я все-таки согласилась на предложение Матроса? Конечно, не из-за бреда про конец света, которым кормят друг друга отставные бюрократы. Отмирание государства неизбежно будет порождать обиженных из числа тех, кто много сил положил на его создание и укрепление, именно поэтому я всегда испытывала естественную настороженность к большому начальству, помня, что его рано или поздно придется упразднять. И вовсе не потому, что я всю жизнь «ждала приказа» или хотела вернуть дух сорок восьмого: уродом надо быть, чтобы желать своей стране еще раз пережить войну, голод и экономическую блокаду. Просто мне надо было разобраться самой изнутри, что же задумали старики-разбойники и какую это может представлять опасность для Коммун и всего человечества. Понимаете, они ведь не изменники какие-нибудь и не преступники, но в КОРДе тоже были честные революционеры, которые просто своеобразно понимали свой долг и неправильно оценили свои полномочия. А закончилось все в итоге большой кровью.