Буйный Терек. Книга 1

— А третий, самый коварный и нечестный враг, будет рядом с нами. И противу его оружия, доносов, клеветы, подлой зависти, придворных интриг и кляуз у нас с тобой, Валерьян, нет и не будет оружия. И я, и тезка, как только окончим с победой эту войну, уйдем в отставку, — сказал Ермолов.

— И я, Алексей Петрович! Неужели вы думаете, что я останусь, если вы уйдете! Нет, вы мой отец-командир, и без вас мне здесь нечего делать!

Ермолов внимательно посмотрел на него.

— Я знаю, ты честный солдат и верный друг, но помни, что кроме Ермолова есть еще и Россия, которая нуждается в тебе. Подумай сам, что будет с Карабахом, если вместо тебя назначат туда другого правителя? Нахлынут жулики и прохвосты вроде Корганова и Чекалова… Не забудь о твоем народе, армянах. В тебе они видят свою опору. Подумай обо всем и отбрось мысль об отставке.

— Ну, а если прогонят? — вдруг рассмеялся Мадатов.

— Ну, тогда уходи на пенсию да дави вино в своих виноградниках.

Мадатов провел в штабе весь вечер, ночью посетил князя Эристова, а от него, когда весь Тифлис спал, направился в казармы Ширванского полка и заночевал у офицеров 3-го батальона.

Утром он вызвал к себе поручика Небольсина. Когда Небольсин вошел к Мадатову, князь уже послал конных ординарцев в расположение Донского казачьего полка и в район Чугурет, где ночевали конные сотни грузинского ополчения.

— Здравствуйте, поручик! Алексей Петрович просил меня взять вашу роту в поход. Вы знаете об этом?

— Так точно, ваше сиятельство. Наш батальон счастлив идти под вашим водительством в бой.

Мадатов искоса глянул на Небольсина. Лицо поручика было спокойно. Чуть печальные глаза смотрели прямо и честно.

— Верю вам. Сам не льстец и не люблю лести, но вам верю. Мне кое-что говорил о вас Алексей Петрович. Итак, пойдем в поход вместе. А там, — Мадатов засмеялся, — там накормим персов хорошим дандури. Вы, поручик, знаете, что такое дандури? — вдруг спросил он.

— Никак нет, ваше сиятельство, — ответил удивленно Небольсин.

— Ну, тогда едем со мной. Тут вот рядом духан один есть, держит его старый жулик Шакро. Вор, обдирала, зато кормит хорошо, вина старого много и в долг отпускает. Идемте, — беря за локоть поручика, весело сказал Мадатов.

На улице их ждали Арчил Орбелиаии, князь Зураб Андроников и драгунский капитан Меликов. Они, шумно и весело беседуя, отправились в подвал.

Духанщик Шакро сам обслуживал почетных гостей. С Мадатовым и другими завсегдатаями его духана он держался с почтительной фамильярностью.

— Ну, старый жулик, чем кормить будешь? — спросил генерал.

— Ва, батоно, зачем кислый слово говоришь? Шишлики есть, цоцхали есть, сациви, чихиртма, ха́ши, пити, харчо — рацгинда[103], батоно, все есть.

— Джонджоли давай да дандури и черемшу не забудь, а пока давай хаши да шашлык с помидором да бадрижаном на шампуре тащи. Аба чкара![104] — скомандовал Мадатов, и вся компания занялась едой и добрым цинандальским вином.

Через час Мадатов взглянул на часы.

— Пора, Александр-джан. Едем в казармы, и вы, господа, готовьтесь!

— Батоно-князь, — наклонившись к нему, шепотом спросил Шакро. — Как дела будут? — У него было испуганное лицо.

— Дела — алчу будут, Шакро. Запиши все на мой счет, через неделю заплачу тебе персидским золотом, — хлопая духанщика по толстому пузу, пообещал Мадатов.

— Ва, генацвале, сладкие слова говоришь, гмертмани[105], — просиял улыбкой духанщик.

Шакро проводил гостей к выходу.

На заре отряд под командой Мадатова, состоявший из пяти рот ширванцев, полка донских казаков, шести орудий и тысячи пятисот отлично вооруженных грузинских всадников, выступил из Тифлиса в сторону села Пойлы, где на берегу Куры должен был соединиться с находившимися там отступившими из Елизаветполя разрозненными русскими постами.

Иранская артиллерия молчала, молчали и русские. Обе стороны ожидали возвращения из Тифлиса майора Клюгенау.

В ночь на 22 августа под южной стеной крепости послышался тихий свист. Армяне-добровольцы уже третью ночь ожидали возвращения посланного к Ермолову Алтуньянца. Свист повторился, послышался голос.

— Он вернулся!.. — взволнованно заговорили ожидавшие его возвращения армяне, дежурившие на стене. Была спущена верёвочная лестница, и через десять минут усталого, измученного, еле стоявшего от изнеможения, но счастливого Алтуньянца втянули на стену крепости. Его долго обнимали сородичи, засыпали вопросами, но Алтуньянц молчал. Было видно, что он еще и сам не верил своему благополучному возвращению в крепость.

Разбудили Реута. Полуодетый, он стремительно поднялся наверх.

— Вернулся… а мы тебя, дорогой, уже похоронили, — обнимая Алтуньянца, сказал он.

— Живой, ага-полковник, и в Тифлисе все живы. Письмо тебе от сардара… Очень он доволен тобой и нами. На, возьми. — Армянин вытащил из-за пазухи смятый конверт.