«Вы знаете, полковник, мою руку и поэтому по почерку убедитесь в том, что пишу вам сам. Держитесь до того, как мы освободим вас. О сдаче крепости и не помышляйте. Не верьте ни одному слову Аббаса. Этот мошенник хочет обмануть вас. Дела наши в Закавказье улучшаются, турки не помышляют о войне. Дагестан и Чечня спокойны, и мы скоро побьем персов и освободим вас. Для оттяжки времени ведите разговоры с Аббасом. Только исполнением воинского долга, геройством и обороной крепости вы сможете искупить подлую трусость Назимки, погубившего свой батальон.
Помощь к вам придет, и вам при содействии храбрых армян Шуши нетрудно будет дождаться оной. Солдатам, товарищам моим по труду и походам, мое спасибо! Господам офицерам напомните, что от их мужества зависит сейчас судьба Грузии. Чем дольше продержите вы Аббаса с его ордой под стенами Шуши, тем верней мы приуготовим им гибель.
Алтуньянц рассказал о том, что в Тифлисе собираются войска, что паника, которая поначалу охватила край, утихла. Но самое главное он приберег на конец.
— Князь Мадатов приехал. Командует отрядом, который идет на Ганджу. Скоро будет здесь, и тогда персы убегут из Карабаха, — гордо произнес Алтуньянц.
— Мадатов вернулся… Он в Тифлисе? — с радостной улыбкой спросил Реут.
Весть о том, что Мадатов вернулся, всколыхнула крепость. Особенно радовались этому армяне.
— Ну, теперь с Алексей Петровичем да князем крепость не сдадим! — говорили солдаты.
Утром 30 августа все батареи Аббаса-Мирзы обрушили свой огонь на крепость. Из крепости открыли ответный огонь. Одна бомба попала в пороховой склад персов. Один за другим два взрыва потрясли воздух в заволокли дымом гору, с которой стреляли персы. Это неожиданное событие приостановило бомбардировку, а иранские батареи были отведены назад и только 2 сентября стали снова обстреливать крепость.
Отряд Мадатова по мере его продвижения к Пойлу разрастался, присоединяя к себе отдельные роты, казачьи сотни и стоявшие по постам орудия. Когда он подошел к реке Тауз, он состоял уже из четырех сотен донцов, восьми рот пехоты, грузинской конницы и татарской милиции. Теперь это был значительный отряд, он имел четыре орудия и не без успеха мог сразиться с врагом.
— Ну, ребята, здравствуйте! Соскучился я по вас, а вы как? — спросил он солдат-гренадеров Грузинского полка.
— Дюже соскучились и мы, ваше сиятельство, — весело ответили солдаты.
— Как вас кормят? Сыты ли?
— Когда как, когда сыты, а когда и сухарей нет, — ответили ему.
— Ну, ничего, сейчас ложитесь спать, утром позавтракаем, а в обед — на перса. Ударим так, как били при Котляревском да Корягине. Не забыли еще?
— Помним, ваше сиятельство! Как такое забыть! Нам только вас и не хватало.
— Ну, раз я здесь и вы со мной, значит, все в порядке! Ложитесь спать, набирайтесь сил.
За палаткой послышались голоса.
— Кого бог несет? — спросил Мадатов.
— Беки к вашему сиятельству, — ответил адъютант.
— Зови!
Небольсин перенес взгляд на входивших. Соблюдая старшинство, беки пропустили вперед хана шихлинского, еще не старого человека с одним глазом. Широкий шрам от сабельного удара пересекал его лицо.
За ханом вошли братья Ахундовы, русофилы, отлично говорившие по-русски и не раз бывавшие и в Петербурге, и в Москве, капитан русской службы Сафар Алиханов. Двое молодых беков, карабахцев, Кули-заде и Атаулла, поклонившись поднявшемуся с места Мадатову, скромно встали позади братьев Ахундовых.
Последним вошел борчалинский хан, влиятельный и храбрый Халил. На его плечах были золотые русские полковничьи эполеты, а через грудь шла красная Анненская лента.
Гости поздоровались. Мадатов пожал каждому из них руку.
— Отур, елдашляр[106]
, — по-тюркски сказал он.Князь знал не только тюркский, грузинский, армянский и фарсидский языки, но отлично говорил и на местных диалектах. Гости сели.
— С чем пришли, друзья? — поглаживая пышные подусники, спросил Мадатов.
— Воевать вместе будем. Привели человек семьсот всадников, — коротко ответил Халил-бек.
— И сыновей наших привели тоже. Пусть дерутся рядом с отцами, — негромко сказал старший Ахундов.