Буйный Терек. Книга 2

Как быстро он заснул и сколько времени спал, Гази-Магомед не мог определить. Когда он открыл глаза, ему показалось, что наступил уже вечер, но день был в полном разгаре, с площади несся смех и гул толпы, отдельные голоса долетали до имама.

Он подошел к небольшому окну и увидел, как дымно и весело горело чучело в генеральском мундире.

«Значит, прошло очень мало времени», — подумал Гази-Магомед и взглянул в зеркало, врезанное в стену. Чужое, бледное, очень усталое и незнакомое лицо смотрело оттуда, и Гази-Магомед вспомнил вдруг и свое мгновенное забытье, и охватившую его во сне слабость, и главное, сон… Сон, который словно сковал и обессилил его.

— Пойду к народу… Я должен сказать людям то, что посетило меня, — сказал имам, но голос его почему-то был слаб и еле слышен. — О, аллах, помоги мне, когда я буду говорить о тебе с людьми, — прошептал Гази-Магомед и, надев папаху, одернув сбившуюся черкеску, вышел на балкон дворца.

Люди не сразу заметили имама, на площади шутили, смеялись, перекидываясь острыми словечками, посматривая на догорающее чучело и на Абу-Муслима, стоявшего возле него с убитым, расстроенным видом.

— Не нравится тебе, шамхальская собака, не по душе наше веселье… — долетело до слуха Гази-Магомеда.

Вдруг кто-то увидел имама, назвал его имя, и толпа, забыв и об Абу-Муслиме, и о соломенном «шамхале», закричала на разные голоса:

— Слава тебе, имам, да будет свет пророка с нами!

Гази-Магомед шагнул к перилам балкона и, опираясь на них, сказал:

— Люди, правоверные, мусульмане! Я хочу рассказать вам… — он тяжело вздохнул и еще сильнее оперся руками о перила, и тут все заметили, как он бледен.

— Что с тобой, имам, ты болен? — бросаясь к нему, закричал Шамиль.

Лицо Гази-Магомеда было таким усталым, изможденным, почти страдающим, голос, еле слышный даже в передних рядах, так слаб, что все взволновались, испуганно взирая на имама.

— Что с тобой, имам? Хакима, скорее хакима [14]… Отравили нашего учителя и отца… О пророк, помоги ему!.. — кричали в толпе, в ужасе глядя на тяжело дышавшего Гази-Магомеда.

— Успокойтесь, братья… Я здоров, но силы каждого человека ограничены… они достаточны для земного, — начал имам, и, по мере того как он говорил, голос его креп, становился громче, лицо озарялось каким-то возвышенным, словно излучавшимся из всего его существа светом, на бледном лице ярко и вдохновенно загорелись глаза, — но когда смертный видит пророка — да будет тысячу тысяч лет благословенно его учение и имя во всем мире, — тогда мы, люди, черви скоропроходящей жизни, сознаем свое ничтожество и уподобляемся мертвецам.

Братья, когда я остался один, то не мог сразу заснуть, я вознес молитву аллаху, потом уснул и опять проснулся, размышляя о боге, исламе, газавате, и, обессиленный, снова заснул. Во сне мне явился пророк, он молча смотрел на меня, а я был не в силах произнести ни слова, только взирал на него. Свет сиял от его глаз, наконец он сказал:

— Гази-Магомед, ты сын веры и мой муршид [15]среди моего горского народа. Иди, поднимай его на газават, на всех неверных, если б даже они считались мусульманами…

— Как так? — спросил я пораженный.

— Многие из тех, что совершают намаз и говорят «Ля илльляхи иль алла», хуже собак и гяуров. Те хоть не знают святой веры, а эти… предают и меня и ислам. У них язык смазан медом, но внутри — яд и гной. Поражай их в первую очередь, о щит ислама…

— Кто они? — спросил я.

— Продажные властители народов, дагестанские шамхалы, аварские нуцалы, кумыкские ханы, дербентские беки и те, кто лижет им пятки.

— Сделаю, пророк, или погибну за ислам, — сказал я.

— Ты погибнешь, сын веры, но не сейчас, а после, когда газават осветит Кавказ…

Пророк положил мне на голову руку, и я проснулся. Но, братья, голова моя и до сих пор в огне, а глаза мои видят пророка.

Имам поднял руку, под ярким солнцем блеснуло лезвие кинжала.

— Поклянитесь все, все, кто тут есть, и молодой, и старый, и здоровый, и больной, и вы, женщины, — поворачиваясь в сторону сидевших на крышах женщин, закричал имам, — поклянитесь святой верой, Несомненной книгой и именем пророка, что с этого момента становитесь воинами газавата и отдаете ему свое имущество,, жизни, детей!

— Клянемся!.. Кля-нем-ся!.. — нарастая, прокатился гул голосов над площадью и аулом.

— Аллах благословит вас, победа в наших руках, правоверные! А теперь все, кто здесь в гостях, пусть уезжают по своим аулам и расскажут всем мусульманам о том, как пророк благословил газават. А вы, параульцы, таркинцы, черкейцы и жители других близлежащих аулов, готовьтесь к войне, она близка. Укрепляйте аулы, делайте завалы и уничтожайте тех, в ком обнаружите дух измены. Мы же, — обернулся к мюридам и чеченцам Гази-Магомед, — сегодня ночью пойдем на крепость Бурау [16], и пророк благословит нас победой.