Буйный Терек. Книга 2

В суматохе, стрельбе и погоне прошло не менее получаса, пока дозоры и пикеты не разожгли сигнальные костры и не сообщили по линии летучих постов о нападении врага.

На перехват разбившихся на группы чеченцев помчались пехотные и казачьи дежурные отряды. Во главе одной из гребенских сотен поскакал есаул Желтухин. Старый казак, опытный в набегах и преследовании, он не пошел по дороге, а, обскакав посты, увел казаков по лесным тропам к Халгоевскому броду, где обычно чеченцы поили свой скот.

Пошедшие по Герменчикской дороге драгуны и рота апшеронцев, потеряв казаков из виду, заняли соседние холмы. Спустя час издалека донеслись глухие звуки пальбы.

Командовавший отрядом майор Строгов понял, что уклонился в сторону и что есаул Желтухин нагнал врага.

Прискакавшие для связи казаки и подошедшая рота с орудием вместе с остальными были повернуты на Халгоевский брод и форсированным маршем прибыли к месту боя.

Суматошно отходившие чеченцы наткнулись на драгун и казаков. Не принимая боя, они кинулись к дороге на Герменчик, где их встретили орудийная картечь и залпы апшеронцев. Вся партия оказалась в кольце. Уже давно были брошены захваченный казачий табун, плененные женщина и мальчик Кузьма. Бой разгорался… Русские, втрое превосходящие противника, окружили горцев; лишь нескольким чеченцам удалось выскользнуть из кольца.

Желтухин со своими гребенцами насел на спешившихся, бросивших лошадей чеченцев, которые залегли за деревьями и камнями, а человек пять, зарезав кинжалами коней, сгрудили их в одну кучу и, лежа за лошадиными тушами, отстреливались от казаков. Стреляли и с деревьев и из-за кустов. Было видно, что окруженные чеченцы не сдадутся и пойдут в кинжалы и шашки, как только у них кончатся порох и свинец.

В это время к опушке, где находились майор Строгов и двое его офицеров, державших военный совет, прибыл Небольсин со своим взводом. Остальные вместе с солдатами, драгунами и казаками шаг за шагом все суживали кольцо окруженных мюридов. Иногда русское орудие било по кустам и по леску, откуда трещали чеченские ружья.

— Что думаете предпринять, господин майор? — выслушав Строгова, спросил Небольсин. — В штабе отряда до сих пор не знают, что происходит здесь, — вынимая карандаш и фельдбух[62], говорил Небольсин.

— Они там никогда ничего не знают… Ведь я же послал нарочных с донесением, — недовольно проворчал майор.

— Надо спешить, а то как бы промашка не вышла, — предостерег пехотный капитан, опасливо посматривая на черневший вокруг лес.

— Спеши не спеши, а без штыковой не обойтись, да и в шашки ударить надо, — хмуро согласился Строгов.

— А может, еще огоньку поддать?.. Вон как гранаты в самой гуще рвутся… — удовлетворенно сказал адъютант и выжидательно посмотрел на майора. — Туда б с ракетниц ахнуть… — почесывая щеку, предложил он.

Небольсин почти не слышал их; сидя на барабане, он быстро излагал в донесении суть дела.

— Вы, господин капитан, прежде чем посылать рапортичку в штаб, прочтите мне да о потерях не забудьте сказать, — озабоченно напомнил майор.

— Конечно, и вы должны будете подписать донесение, — сказал Небольсин и поднялся, привлеченный новой фазой боя.

Видя, что никому не вырваться из все теснее сжимавшегося кольца, чеченцы перестали стрелять.

Стихла ружейная пальба и со стороны русских, умолкло орудие. Казалось, все кончилось, бой прекратился.

— Сдаваться, наверно, будут… — с тайной надеждой, неуверенно произнес адъютант.

— Хватил, фендрик! — сердито оборвал его майор. — Бой только начинается. Не знаешь ты, поручик, здешних дел… Не сдаваться, а в шашки сейчас кинутся, с пистолетами да кинжалами подыхать будут, — грубо, не без тревоги оборвал его Строгов.

— Спаси, господи, народ хрестиянский, самый лютый час подходит, — перекрестился пожилой солдат с ефрейторской лычкой на погонах.

— Вашсокбродь, слышь… орда молиться зачала… — почти шепотом добавил другой, не сводя глаз с леска и завала из конских трупов, откуда заунывно, тихо, затем все сильнее и явственнее слышалось «ля илльляхи иль ал-ла-а», перешедшее в стонущий, полный отрешенности от жизни вопль.

— Фатыгу поют… предсмертную, значит, молитву… с землей и жизнью прощаются… Сейчас в кинжалы пойдут, — едва успел выговорить Строгов.

Из кустов, из-за деревьев и конских трупов поднялись чеченцы. Их было немного, может быть, сорок-пятьдесят человек. Все пешие, с заткнутыми за пояс полами черкесок, в рваных бешметах, с горящими глазами, выкрикивая слова фатыги, перепрыгивая через камни, роняя убитых, они кинулись к русским цепям.

Залп повалил половину из них. Несколько человек пытались подняться, уцелевшие, добежав до поджидавших их солдат, с воплем и криком стали рубиться с ними.

Небольсин видел, как падали мюриды, как валились солдаты, как сверкали кинжалы горцев и русские штыки.

Одиночные пистолетные выстрелы лишь иногда врывались в хриплые голоса; лязг кинжалов и штыков — в предсмертные вопли поверженных.

Несколько солдат, не выдержав страшного вида дерущихся насмерть мюридов, подались назад, но русских было много, очень много. Чеченцы падали под ударами солдатских штыков.