Буйный Терек. Книга 2

Ржали кони, стонали раненые, хрипели умирающие. Стена огня позади, железное кольцо мюридов впереди. Под ударами мюридов погиб есаул Елбаев, пал хорунжий Тургиев, умирал простреленный двумя пулями прапорщик Жидаев, а с ними больше сорока изрубленных, расстрелянных в упор осетин. Но бой шел все с той же яростью. Вахмистр Латиев с тридцатью конными пробился вперед и, зарубив значкового мюрида, захватил наибовское знамя самого Гамзата. В рукопашной пали знаменитый чеченец Авко, пал и кумык Шамсутдин — гроза притеречных станиц. С надвое разрубленной головой свалился с коня мулла Эски, один из самых приближенных к имаму людей. За зеленый значок наиба шла ожесточенная рубка, звенели шашечные удары. Латиев сшиб с коня панцирного всадника и с размаху рубанул его по железной сетке, защищавшей шею и грудь. Удар его был так силен, что панцирник упал без сознания, и мюриды оттащили его в глубь камышей.

— Убит… убит наиб… пал Гамзат-бек… — пронеслось среди дравшихся мюридов.

Эти две-три минуты растерянности и оторопелого оцепенения спасли казаков. Через еще не охваченные огнем камыши, ломая сучья и подминая чакан, бежали русские солдаты. Их штыки блестели под солнцем и в пламени пожара.

— Ура-а! — раздалось еще ближе, и павлодольские казаки вместе с ротами подполковника Сипягина кинулись наперерез войску Гамзата. Одно за другим ударили орудия, две картечницы, затем ракетницы и снова картечь. Солдаты, кто стоя, кто на бегу, стреляли в бросившихся врассыпную мюридов. Часть партии пустилась вплавь и на копях на правый берег Терека, другие скрылись в лесу и чаще кустов, откуда открыли огонь по русским.

Самого Гамзата, все еще не пришедшего в себя, сразу же переправили на другой берег Терека. Его панцирная рубашка в двух местах была прорвана, и только шлем, погнутый ударом вахмистра Латиева, спас наиба от смерти.

Боясь оставить Моздок незащищенным, подполковник к вечеру отвел своих бутырцев и батарейцев обратно в город. Станицы Черноярская и Новоосетинская погрузились в горе и печаль. За один день ожесточенного боя казаки-осетины этих станиц потеряли убитыми восемьдесят одного человека из трехсот одиннадцати, защищавших родной кров[70].

Отойдя верст на семь от крепости, отряд разделился: левая его колонна пошла в сторону Сурхахи; другая, под командованием Огарева, направилась к Алхан-Чурту; третья, самая малочисленная, повернула вправо, к ингушскому хутору, где их поджидали сотня терских казаков и сто двадцать ингушских добровольцев.

Два легких орудия и два фальконета двинулись впереди пехотного батальона майора Кислякова. Пять сотен осетинской милиции и сотня казаков скакали за пушками. Казачьи и осетинские разъезды охраняли путь следования отряда.

Шли не спеша, делая частые остановки, проверяя дорогу. Встречные ингуши охотно делились слухами о приближении имама, но количества мюридов и их расположения никто не знал. Ингуши неодобрительно отзывались об имаме, о насилиях, которые, по их словам, чинили мюриды в некоторых ингушских аулах, и о том, что почти вся молодежь, боясь насильственной мобилизации, разбежалась по окрестным лесам.

К вечеру отряд прибыл к хутору, где его встретили казаки и ингушские всадники, также толком не знавшие о силах вторгшихся к ним мюридов.

Небольсин с офицерами обошел расположившийся на холмах отряд. Пушки были выдвинуты на гребень холма, фальконеты установлены справа от них, пехота заняла дорогу и перекресток, на котором сходились пути от Назрани и Алхан-Чурта. Возле хутора майор Кисляков расположил свой штаб. Сейчас же конные казаки и осетины, сопровождаемые несколькими ингушскими всадниками, поскакали для установления связи с головным отрядом Огарева.

Теперь вся лощина, оба холма и перекресток дорог были плотно заняты русскими. Солдаты двух рот несли охранение, другие уже начали окапываться, строя из камней и земли завалы.

Все было так однообразно, знакомо и так привычно, что Небольсину стало скучно.

«Марионетки! И мы, что окапываемся здесь, и те, что наступают сюда с имамом», — подумал он.

Ротные офицеры ходили среди солдат, то покрикивая, то вполголоса отдавая приказания. Конные казаки и осетины, спешившись, глазели на саперов. Артиллеристы, подкопав под пушками землю, поднимали хоботы пушек, видимо, готовя свои грозные орудия к навесной стрельбе. Несколько пеших осетин, не ожидая приказания, смешались с солдатами и тоже принялись копать ров, валить деревья и возводить завалы.

На холме развевался батальонный значок, драбанты натягивали палатку, вбивая колышки и подтягивая веревки.

— Вашсокбродь, вас командир батальона просют, — подходя к капитану, доложил солдат. — Они возля палатки дожидают.

Небольсин кивнул и пошел к холму, на котором стояла небольшая белая куполообразная, палатка майора Кислякова.

— Закусим, господин капитан, выпьем чайку с ромом, — вводя Небольсина в палатку, сказал майор. — А тем часом и приказание от полковника придет. Садитесь, — указывая на большой бесформенный валун, предложил он.