Бука русской литературы

Дело в том, что свои творческие принципы, как я их понимаю и попытался наметить, футуризм до сих пор осуществил в гораздо меньшей степени, чем свои разрушительные наклонности, и рядом с многочисленными и не окончательно убедительными теориями и образцами звуковой инструментовки, дал многочисленные образцы своей изощренности в деле отрицания и опорочения. Теория сдвигов Крученых едва ли имеет какое-нибудь отношение к зауми, где смысловых сдвигов не может быть, или имеет отношение именно к зауми, где такие невольные и нежеланные смысловые сдвиги никак уж не допустимы. Я сам не знаю, какое из этих двух положений вернее. Но эта теория во всяком случае имеет только самое отдаленное касательство к обычной поэзии и оправдывается только в самых разительных случаях, при самых вопиющих недосмотрах, действительно и явно извращающих намерение автора или благопристойность, а между тем эта теория таит какой то всепроникающий яд и является дьявольским соблазном, как это верно отметил Робакидзе. И напрасно отказался Крученых от наименования себя дьяволом и в ответном слове заговорил о чорте, которого вдобавок еще назвал святым. Русский чорт – это только озорник и плут, которого к тому же еще одурачивают все, кому не лень. И я что-то плохо представляю себе Крученых в роли одурачиваемого, а в облике святого он меня, конечно, только отвратил бы от всего, что стал бы проповедывать и словом и делом. Святости в нем нет, как нет святости в двенадцати Блока. Если святость где нибудь и находится и их касается, то извне, не от них исходя, а витая над ними подобно Христу «с кровавым флагом, в белом венчике из роз».

Я не знаю, прав ли Робакидзе в своем утверждении, что Крученых никогда ничего не сотворит настоящего. Этот вопрос мне предстает в гораздо более сложном виде. И размышляя о нем, я спрашиваю себя: создают ли что нибудь те двенадцать, о которых нам повествует Блок? Пусть они каторжники от гражданственности – Крученых тоже каторжник… от литературы – но если бы ничего кроме возможного бубнового туза на спинах Блок в них не прозревал, то едва ли предстало бы ему светлое видение Христова шествия сквозь вьюгу, стрельбу и мрак. Эти двенадцать, конечно – большевизм, хотя, главным образом, только одна его стихия. И так же точно и Крученых – футуризм, хотя, главным образом, тоже лишь одна его стихия. Очевидно, эту стихию и отрицает Робакидзе. Но Блок ее не отрицает. И я согласен с Блоком.

Сергей Рафалович.

1919 г.

ОПЕЧАТКА

А. Крученых просит исправить смысловую ошибку, произошедшую по вине типографии, в книге его «Апокалипсис в русской литературе» стр. 3, строка 7–8:

НАПЕЧАТАНО:

Механическая культура – позитивизм и комфорт, а истинная культура – цивилизация – в душах тоскующих избранных…

НАДО ЧИТАТЬ:

Механическая культура – цивилизация – позитивизм и комфорт, а истинная культура в душах тоскующих избранных…

(Слово цивилизация ошибочно было втиснуто с 7-ой на 8-ю строку, а как раз этот термин у Шпенглера имеет необычный и даже исковерканный смысл, – следовательно, можно читать и так, как напечатано, но иметь в виду, что слова взяты не в специфическом Шпенглеровском значении).