Букелларий

Отряд из пяти сотен копейщиков более-менее прилично изобразил неведение, что идут в засаду. Как только их начали обстреливать из луков и закидывать дротиками, закрылись щитами, образовав «черепаху». Тут же прозвучал сигнал к атаке для двух отрядов, посланных в обход. Судя по дальнейшим действиям фризов, они собирались напасть на авангард нашей армии, нанести урон в зависимости от того, насколько будет большим первый отряд и как поведет себя, а потом, в случае полной победы собрать трофеи и отойти, или при активном сопротивлении убить или ранить, сколько смогут, и раствориться в лесу. Наши пехотинцы не разбежались при внезапном ударе, но и не контратаковали. Поэтому фризы и не успели удрать, оказались меж двух огней, точнее, меж трех. Бой был коротким и результативным: мы насчитали две сотни вражеских трупов, потеряв всего два десятка своих воинов.

Быстрый и легкий успех вскружил нам голову, поэтому, когда километров через пять выехали на узкую длинную долину и увидели, что на противоположный ее конец выходят отряды вражеских пехотинцев и готовятся к сражению, я не стал ждать подхода основных сил, хотя фризов было явно больше, чем подчиненных мне кавалеристов. Мы растянулись во всю ширину долины и сперва рысью, а последние метров триста галопом понеслись на врага.

Как сейчас положено командиру, я скакал в центре первой шеренги. Топот тысяч копыт, сливавшийся в тяжелый гул, напоминающий сход каменной лавины, будил во мне чувство восторженной ярости — чувство победителя-сверхчеловека. То же самое заполняло сердца и души моих подчиненных. Мы как бы слились в одно энергетическо-эмоциональное поле, способное смести всё со своего пути. Такое чувство можно испытать только в бою, и я во все времена знал людей, которые жили только ради этих коротких мгновений. Бой — это самый сильный и смертельный наркотик.

Фризы выстроились фалангой шеренг в десять. Первая образовала стену из щитов. Копья у них обычные, длиной метра два с половиной и со сравнительно тонкими древками, чтобы легче было орудовать в бою. Зато ломаются быстрее, чем пики. Нет у наших врагов опыта боя с тяжелой конницей, за что сейчас и поплатятся. У меня тоже нет длинного копья, осталось в обозе, который не захотел ждать. И короткую легкую пику оставил на краю долины, потому что в свалке удобней действовать саблей, а если спешат, то и вовсе более коротким кинжалом.

Мой конь, как животное предельно трусливое, начал притормаживать, увидев впереди непреодолимое, по его мнению, препятствие. Да и нападать на людей условный рефлекс не позволяет. Несмотря на то, что участвует не в первом сражении, другой условный рефлекс, что броня защитит, выработать не успел и, скорее всего, не успеет. Такому надо учить жеребцов с юного возраста. Я не даю Буцефалу остановиться, подгоняю шпорами. Да и он сейчас не сам по себе, а частичка огромного табуна, у которого тоже, наверное, есть свое энергетическо-эмоциональное поле. Так же делают и мои соратники слева и справа от меня. В итоге мы наваливаемся на врагов почти одновременно.

Во время удара лошадиной груди, защищенной пейтралем, о щит фриза из первой шеренги, я дергаюсь в седле, чуть не вылетаю из него вперед. Затем откидываюсь назад и наблюдая, как падают вражеские воины впереди и сбоку от нас с конем. Мы завалили и раскидали пять или шесть шеренг. По бокам и немного позади я вижу морды лошадей моих соратников. Сразу начинаю рубить саблей врагов, до кого могу дотянуться. В задних рядах стоят воины в простых войлочных или кожаных шапках, редко у кого есть хотя бы металлический каркас, поэтому запросто коротким ударом располовиниваю череп, иногда успев заметить красновато-серое вещество, которое должно было принять правильное решение и не притаскивать тело в это место в это время.

Вскоре мой конь выдавился из толчеи, оказавшись позади вражеской фаланги. Я повернул его на девяносто градусов вправо и поехал вдоль задней шеренги, убивая тех, до кого дотягивался. Многие были настолько увлечены происходящим перед ними, что оглядывались только в тот момент, когда рядом вскрикивал соратник, пострадавший от моей сабли. Затем до них дошло, что враг сзади, начали разворачиваться и отступать, закрываясь щитами, а потом и вовсе побежали. Фризы, как и их потомки голландцы, никогда не отличались отвагой и мужеством. Как мне сказали, костяк их нынешней армии составляют пришедшие на помощь саксы, стоявшие, наверняка, в передних шеренгах и сразу попавшие под раздачу. Глядя на удирающих, можно было легко вычислить по тому, как долго не расставался с щитом, у кого больше жадности, а у кого трусости. Я не гнался за ними, предоставив делать это своим подчиненным. Им это еще в радость.

Когда прибыла наша пехота и вместе с ней Карл Мартелл, шел сбор трофеев. Я допросил пленного и узнал, что это была армия, с которой фризский правитель Поппо собирался разгромить франков. Среди убитых его не было. О чем я и доложил мажордому всех франков.

— Хватило одного удара конницы, — произнес Карл Мартелл и покивал, будто соглашался сам с собой.