Букет для хозяйки (СИ)

И Андрей повторил анекдот про ткачих с фабрики "Роза Люксенбург", что ему рассказывал недавно посол Советского Союза Аристархов Иван Бо-рисович. У посла в анекдоте, правда, была "Клара Цеткин", но роза не дава-ла Андрею покоя и всюду ему мерещилась, как какой-то тайный знак неясного будущего любви. В конце анекдота оба поржали, но Мишкин не поверил ни единому слову ни про типографию, ни про канатные дороги, решив про себя: это Андрей темнит. На том и расстались. Мишкин на прощание сказал:

- Хорошо посидели, друг мой сердечный. Будет желание, приходи ещё. Мы с женой будем всегда тебе рады.

- Непременно приду, - заверил радушного хозяина Андрей. - Уху твою, Дмитрий Анатольевич, я надолго запомню. Настоящая "Демьянова уха", как в басне Ивана Андреевича Крылова. - А про себя решил: нипочём больше не пойду. Так в гости не приглашают. Что это ещё за приглашение такое: если будет желание. Чистой воды - проформа.

XXVI

И потекла жизнь приёмщика Андрея Соколова, словно по накатанной колее, ото дня ко дню, от недели к неделе, от месяца к месяцу. На фирму "Лемминкяйнен" он ходил пешком по будним дням, там обедал в столовой и шёл обратно тоже пешком, чтобы держать себя в спортивной форме. Силь-но похудел, пришлось в брючном ремне делать шилом, раскалённым на га-зовой горелке в кухонной плите, новые дырки. И всё ждал, не придёт ли хо-зяйка. Было несколько телефонных звонков, Андрей судорожно бросался к трубке, думал, звонит она. Но это была не она. Спрашивали всегда Мартту. Звонили мужские голоса, Андрей ревновал и пытался на плохом немецком объяснить, что Мартта временно здесь не проживает, а он - квартирант, снимает квартиру до конца ноября. Голоса говорили "киитос" и вешали трубку. А пока Андрей обходился сауной в подвале, как в первый раз.

Ещё будучи в Москве Андрей Соколов, на беседе в отделе кадров "Проммашимпорта", был предупреждён о возможных (и даже, по сути дела, обязательных), ждущих его в Финляндии, стране капиталистической, прямых или завуалированных провокациях, направленных на очернение советского человека и, в итоге, целой страны. Эти провокации могут носить самый непредсказуемый характер, поэтому Соколову следует вести себя крайне осторожно и помнить о провокациях постоянно. И день и ночь.

Первой такой "провокацией" оказался лежащий на плитах тротуара, по которому привычно шагал Андрей, глядя себе под ноги, пухлый, потёртый кошелёк. Андрей в растерянности остановился и огляделся по сторонам. Он никого не заметил, но ему показалось, что из окна в доме напротив, прикрытого жалюзийной занавеской, какие-то глаза следят за ним. Андрею ужасно хотелось поднять этот кошелёк и заглянуть в него. Там могло быть немало денег, между прочим. Пройти мимо и сделать вид, что он не заметил кошелька, чуть не наступив на него, глупо. Любому дураку станет понятно, что он испугался. И если глаза действительно за ним следят, то они уж расстараются сообщить щелкопёрам из газеты "Хельсингин Саномат" очередную "сенсацию" о том, как советские специалисты запуганы КГБ.

С другой стороны, этот "волшебный" ларчик мог открываться доста-точно просто, как говорится, проще пареной репы, без всяких там провока-ций. Просто кто-то случайно обронил кошелёк и потерял его. И если Андрей не поднимет его, это может сделать кто-то другой и завладеть деньгами, ко-торые там (в кошельке), скорей всего, лежат. А деньги Андрею совсем не по-мешали бы. Он уже был нацелен на стяжательство, познав цену деньгам, на них можно было бы купить что-нибудь стоящее. И если в валяющемся ко-шельке нет никакой провокации, то Андрей Соколов окажется обыкновен-ным лопухом. Однако, с третьей стороны, нельзя забывать неписаный закон, что жадность фраера сгубила. Поразмыслив, Андрей неловко нагнулся (боль пронзила его позвоночник), поднял кошелёк и, не раскрывая его, положил дрожащими руками на бетонный парапет ограды. Ему показалось, что жалюзийная занавеска в окне опустилась. Андрей быстро зашагал прочь, едва сдерживая себя, чтобы не передумать и не вернуться обратно.