Букет для хозяйки (СИ)

Быстро раскусив, с кем имеют дело, гости утратили к Андрею всякий интерес, и Андрей стал молча бродить по комнатам. В одной из комнаток он обнаружил стол, на котором стояли две фарфоровые чаши с горячительными напитками. В одной из них был горячий глинтвейн, в другом - холодный крюшон. Чаши были прикрыты крышками (тоже фарфоровыми), из которых, через выбранные сбоку полуовальные отверстия, похожие на рты весёлой древнегреческой маски, торчали ручки черпачков с носиками для разливания напитков. Рядом стояли стаканы, чашки, кружки. Андрею хотелось поскорее захмелеть, он знал, что тогда у него развяжется язык, и он сможет хоть немножко принимать участие в светской болтовне. Глинтвейн оказался очень вкусным, сладким, с сильным ароматом корицы и гвоздики, и весьма хмельным. Андрей выпил пару чашек, немножко осоловел, глаза его заблестели, и он вернулся в гостиную, где гости о чём-то болтали по-фински. Андрей уселся в кресле, стоявшем в уголке, и стал молча фантазировать.

Вон, говорит он себе, сидят рядом две женщины, одна из них Мартта, хозяйка снимаемой им квартиры, другая, видно, её сестра. Как её зовут? Ка-жется, Эстери. Впрочем, я не помню. Может быть, Эстери, а может быть, не Эстери. Это, в конце концов, не имеет никакого важного значения. Главное для меня сейчас Мартта. О чём они перешёптываются? Возможно, речь идёт обо мне. Вон как она повела глазами в мою сторону. Не исключено, что сест-ра Мартты говорит Мартте: а этот твой молодой квартирант недурён собой. Да, посмеивается Мартта, меня восхищает его огромный нос. И глаза у него хорошие, с ресничками. А как он в постели? - возможно, спрашивает сестра и хихикает. Я бы ему отдалась. Я об этом подумаю, смеётся Мартта.

В это время в гостиную входит нанятый повар, он же метрдотель, и объявляет, что всё готово, можно приглашать гостей к столу. Мартта подни-мается со своего места и ведёт всех в столовую, где накрыт стол. Мартта са-жает Андрея рядом с собой. Она за ним ухаживает, видя, как он смущается, и даёт ему советы, что из закусок стоит попробовать. Андрей под столом касается своей ногой её ноги, она своей ноги не убирает. Сначала пьют шампанское и поздравляют виновницу торжества с днём рождения. Мартта чокается своим бокалом с бокалом Андрея (в обоих бокалах струятся вверх пузырьки), и смотрит на Андрея ласково и обещающе. О чём говорит этот её взгляд, непонятно, но Андрей думает, что он говорит о многом. После шампанского пьют водку. Андрей хмелеет всё больше и смелеет. Он даже встаёт и произносит заплетающимся языком красивый и длинный спич. Он говорит:

- Ich gratuliere auch! (я тоже поздравляю), - и понимает высоко свою рюмку с водкой, как олимпийский факел.

Все смеются, кто-то хлопает в ладоши. На горячее подаётся запеченная в духовке сёмга с овощами. Невозможно представить себе финский стол без рыбы. Мартта показывает Андрею, как надо правильно есть рыбу. Около та-релок для этого кладутся вилки с короткими зубьями и специальный нож в виде лопаточки. Сёмга почти не имеет мелких костей, поэтому подавиться косточкой обычно невозможно. Но Андрей не принадлежал к обычным лю-дям, он умудрился подавиться мелкой косточкой. И стал судорожно кашлять.

По совету Мартты, он проглотил корку хлеба, которая увлекла за собой в пищевод застрявшую в горле рыбную косточку. Мартта похлопала его ла-дошкой по спине, провожая косточку вниз. Андрей откашлялся, отёр высту-пившие на глазах слёзы и сказал, обращаясь к Мартте:

- Danke du hast mich... mich... mich... (спасибо, ты меня...)

- Erretten (спасать), - подсказала Мартта.

- Ja, ja, erretten, - повторил Андрей. Он не знал этого слова, но не сомневался, что Мартта нашла самое нужное.

После обеда (кофе и сладкое отложили на потом) всех пригласили в сауну. В доме сестры Мартты было две сауны: одна женская, другая мужская. Вряд ли надо говорить, что мужчины отправились в мужскую, а женщины в женскую, ибо это само собой разумеется, то есть, выражаясь простонародным языком, является аксиомой. Женская сауна стояла рядом с домом, а мужская чуть дальше, в низинке. От обеих саун к заливу вели дощатые мостки. И если по этим мосткам голые женщины или мужчины, распарившись в парилке, бежали окунуться в море, они были хорошо видны тем и другим.

XXXVIII