Букет из Оперного театра

В кабинете ресторана «Монте-Карло» на Торговой Гарик радостно потирал руки, бегая по широкой комнате взад и вперед, в то время, как Японец, вальяжно развалившись в кресле, курил сигару и спокойно наблюдал за его метаниями.

— Вже! — Гарик радостно потер руки и тут же перебежал к противоположной стене. — Вже, черт, не отвертится! Вже, притянули за хвост!

— Ну, шо за хвост притянули, за то понятно, — поморщился Японец, — только вот вопрос: за как сказал?

— Малой мой. Наш, из молдаванских. Сказал — надежно пришпандорили. Вже.

— Да шо ты скачешь, как трипер на заднице! — не вытерпел Японец, которого стало раздражать метание Гарика. — Сядь и за дело сиди! А то за два слова повязать не можешь, за то дергаешься, как вобла на мамашиной сковородке! Это за чья такая была шустрая идея — за дело мальца послать?

— Моя, — Гарик остановился, с удивлением глядя на Японца. — Ты сам сказал: бомбу незаметно подложить. А кто подложит, как не за них? Мальчишки шустрые, уличные, за газетами, гомон, свист… Автомобиль обложили — мама, наше вам здрасьте! Он, за кстати, в здании был. До рассвета фараонами обложился.

— Так, — с расстановкой произнес Японец. — А вот с этого момента поподробнее. О чем базарили с Гришиным-Алмазовым фараоны, да еще в такой час?

— А вот, — Гарик положил перед Японцем газету, — за такие дела.

— «Убийства артисток… Возвращается Трацом»… — вслух прочитал Японец. — Ты, кажется, водил шуры-муры с одной из них?

— Водил, — Гарик поморщился, — с балериной. Да только я задолго до этого ее послал. Тошнотворная, шо твоя касторка. Всю печень выела.

— Послал до того, как… — уточнил Японец.

— Ну да, месяца за два до того. Она, кстати, нового хахаля себе быстро нашла. Артистки — они такие…

— Значит, не ты ее пришил?

— Ты чего? — перепугался Гарик. — Ты совсем за чего? Шо за так? На кой мне бабу-то мочить? Тоже удумаешь! Хрен знает, кто ее пришил. Кому-то насолила побольше с мое.

— А, ладно, — Японец устало махнул рукой. — Ты за бомбу-то говори! Подложили мальчишки бомбу?

— Еще как подложили! — усмехнулся Гарик. — Видеть за то было надо! Там есаул стоял, грозный, с нагайкой, так не за в зуб ногой! Будет шухер, вот щас чувствую!

— Чувствует он! — довольно усмехнулся Японец. — Будем посмотреть. Кто, говоришь, у Гришина-Алмазова был?

— А я не говорил! Этот, новый, шустрый, которого выписали, с двойной фамилией, по-русски нормально и не выговоришь. Еще этот смазанный, будто морду ему тряпкой стерли, неприметный такой, начальник его контрразведки. Да сам Гришин-Алмазов.

— Маловато будет, — сказал Японец, — или он не боится убийцу артисток?

— А шо ему за то? Ему те артистки как чирей на заднице! Он не хочет, шоб за город болтали. Только за это соли ему на хвост насыпал Трацом. А так артистки ему до фени. Это так, трепыхания.

Японец задумчиво выпустил струю сигарного дыма в потолок и покосился на стол, где на столе в рамочке стояла фотография Веры Холодной. Гарик перехватил его взгляд, но ничего не сказал.

Гришин-Алмазов подошел к окну и сердито обернулся к Орлову.

— Уличные мальчишки совсем облепили мой автомобиль! Куда смотрит есаул?

— Погнать велите? — отозвался Орлов. — Мальчишки все-таки!

— Еще как гнать! — рассердился Гришин-Алмазов. — Из таких вот маленьких мальчишек вырастают потом серьезные взрослые бандиты! Расплодились по всей Одессе — ничем с этими взрослыми бандитами не справиться! Нет, эту нечисть надо с детства истреблять!

Орлов позвал солдата, дежурившего за дверью, и отдал ему приказ. Очень скоро с улицы послышались громкие возмущенные крики пацанов, которых есаул нагайкой отогнал от автомобиля Гришина-Алмазова.

— Не помешает также отыскать этого Трацома и провести с ним профилактическую беседу, — Гришин-Алмазов обернулся к Орлову. — Этим займетесь вы. Поручите кому-то. Или сами найдите случай. Мне не нужны такие вот внезапные статьи.

— Беседовать с репортером — гиблое дело, — вмешался Ржевский-Раевский, но губернатор больше его не слушал. Он решительно направился к двери и велел солдату позвать шофера. Тот очень скоро показался на пороге.

— Подгони машину и заводи. Я выйду через минуту, — скомандовал губернатор. Шофер бросился выполнять приказ.

Гришин-Алмазов подошел к машине одновременно с шофером, как вдруг его окликнул киевский следователь.

— Господин губернатор! Вспомнил я тут одну вещь, — Ржевский-Раевский заговорщически понизил голос: — важное, кажется.

— Так говорите! — скомандовал Гришин-Алмазов и тут же обернулся к шоферу: — Заводи!

— Адъютант Японца по кличке Гарик был любовником убитой балерины Беликовой, — быстро проговорил Ржевский-Раевский.

— Так… — протянул губернатор, — все-таки Японец…

И в этот момент раздался взрыв. Машина превратилась в пылающий факел. Шофер Гришина-Алмазова, выполняя приказ, сел в автомобиль и завел двигатель, чем привел в действие бомбу, спрятанную под дном. Машина губернатора разлетелась на куски.

Жар был такой, что от несчастного водителя не осталось ничего, в таком пекле было невозможно выжить. Вслед за взрывом воздух наполнился криками спешивших к месту происшествия людей.