Букет незабудок

– Странно, – Стас старался сдержать закравшуюся в уголки губ улыбку, что не придавало убедительности маске серьезности. – Есть она стала прямо за двоих.

Я замахнулась, чтобы шлепнуть Станислава ладонью по ноге в наказание за едкий комментарий, но он легко увернулся и, весело подмигнув, поспешил удалиться, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Ася, поднимись, пожалуйста, и повернись ко мне спиной.

Я послушно поднялась и, отвернувшись к стене, задрала футболку, позволяя Владимиру послушать легкие. Насадка стетоскопа была такой же ледяной, как и пальцы доктора, которые методично простукивали поверхность спины.

– Дыхание в норме, – Владимир коснулся моего плеча, давая понять, что я могу опустить футболку. – Никаких посторонних шумов и хрипов нет. Зажимов также не наблюдается, что очень хорошо. Тело базово восстановилось, но признаки изменений прослеживаются довольно отчетливо, несмотря на все предпринятые усилия. Мышцы вокруг позвоночника немного воспалены. Я часто наблюдаю похожую картину, когда Константин длительное время сдерживает зверя внутри.

– Разве нельзя как-нибудь сделать так, чтобы никогда не перевоплощаться?

Я одернула футболку и вновь села на кровать, после чего с готовностью выставила вперед руку. Владимир надел манжету для измерения давления, закрепил ее выше локтя. Эту процедуру он проделывал со мной три раза в день в течение последних недель, и она превратилась в часть рутины, которая по-своему успокаивала.

– Мышечная масса стала более явно выражена, да и аппетит заметно возрос, если верить Станиславу, – сказал Владимир, ведя записи в блокноте, и прочистил горло так поспешно, будто пытался скрыть подавленный смешок. – Обращение – естественный процесс для твоего вида. Неизвестность может пугать, но это работает лишь в первый раз, когда сравнивать еще не с чем. Чем раньше ты познакомишься с новой собой, тем проще покажутся последующие разы. Нужно только один раз рискнуть.

– Но что, если я не хочу даже пробовать? Что, если меня устраивает та жизнь, которую я жила семнадцать лет?

Доктор осторожно сложил манжету и убрал вместе с аппаратом и блокнотом в фирменный чехол.

– Думаю, о последствиях этого выбора тебе стоит поговорить с отцом. Здесь я ничем не могу помочь, – Владимир затянул шнур на мешке. – Есть какие-нибудь изменения в восприятии? Стали сильнее запахи, вкусы? Быть может, обострился слух?

Я покачала головой, не ощущая значительных перемен, да и могла ли, продолжая сидеть изо дня в день в молочно-желтых стенах больничной палаты, выделенной специально для дочери местного следователя? Новые запахи с собой приносили Стас да отец, внося разнообразие в едкий аромат хлорки и лимонных моющих средств, перекрывающих ноты больных человеческих тел. Что касается звуков, тут все было неоднозначно, ведь сравнить, насколько изменилось положение вещей там, где ты оказался впервые, не получалось. Должно быть, дома, после выписки, контраст, если он вообще существовал, стал бы более ощутимым.

– Семнадцать лет я не замечала даже намека на свое происхождение. И не важно, была луна на небе или нет. Сейчас я чувствую себя ровно так же, как и обычно. Только вы что-то там замечаете, но я – нет, ничего. Может, вы с отцом ошибаетесь?

– Вероятно, пока изменения настолько незначительны, что ты просто не придаешь им значения. Вампирский яд Ника спровоцировал выход истинной природы, которую ты унаследовала от отца. Физические изменения уже начались: температура тела, наращивание мускулатуры в условии ограниченной активности. Если бы ликантропия не пробудилась, ты либо стала бы одной из нас, либо умерла в муках. Волк внутри тебя методично выжег в крови яд, остановив обращение. Возможно, ты еще этого не понимаешь, но он спас тебя от судьбы стать одной из нас.

– Разве так плохо быть такой, как вы или Стас?

– Не стоит равнять меня с детьми. В отличие от нас с женой, дети рождены вампирами. Они растут, меняются и не знают жажды, которую испытывают обращенные. Им легче прикидываться обычными, поедая те же яства, что и люди. Их глаза не краснеют, стоит гневу захлестнуть сознание. Я подобных благ лишен и хожу по тонкому лезвию случая до поры, когда зов крови станет настолько силен, что единственный путь познать искупление обернется распростертыми объятиями смерти.

К манере Владимира говорить было нелегко привыкнуть. Что ни фраза, то витиеватые выражения со старомодными словечками, которые так и не ушли из его речи, хотя он жил, насколько мне было известно, уже более трехсот лет. Я легко подхватывала слова сверстников и зарубежные сокращения, но не доктор. Старший Смирнов цеплялся за последнее напоминание о времени, когда родился, порой удивляя собеседников и ставя их в тупик. Случалось, он употреблял слова, о значении которых оставалось только догадываться. Сегодня, можно сказать, беседа прошла в облегченном варианте, хотя, быть может, я просто привыкла за прошедший месяц к тому, как Владимир говорил.

– Вы уверены, что я не стану одной из вас? Может, изменения на деле говорят об обратном? Что, если завтра я проснусь вампиром?