— Не за что, — хором ответили девушки.
Я прошел по переходу до конца, нашел ларек с конфетами, купил два набора «Моцарт», которые больше всего любит Николетта, и вернулся опять в переход.
Девушки вновь курили.
— Это вам, — протянул я одну коробку Лене.
— Вы что? — отпрянула та. — Зачем?
— За рассказ и вот еще двадцать рублей, которые осталась должна Рита. А это, Танечка, и вам сто целковых.
— Не надо, — замахала девушка руками, — ерунда, я цветок подрезала и продала.
— Возьмите, пожалуйста, а мне отдайте, если можно, этот учебник по биологии.
— Берите, конечно! — воскликнула Лена.
Я положил небольшую книжечку в карман и пошел к машине.
— Эй, погодите! — раздался крик.
Я обернулся, ко мне бежала Лена.
— Что случилось?
Девушка остановилась, перевела дыхание и тихо спросила:
— Вы эту девчонку очень любите?
Я кивнул.
— Почему вы спрашиваете?
Леночка стала свекольно-бордовой.
— Мне никто до вас руку не целовал.
Я улыбнулся:
— Вы молоды и прекрасны, все еще впереди.
— Ну, в общем, я хотела сказать, ежели она вам вдруг разонравится, то приезжайте ко мне, я свободна. Впрочем, — быстро добавила она, — если совсем вам не нравлюсь, то у Тани тоже никого нет. Вы не смотрите, что она тут торгует, у ней образование есть, десятилетка.
Я посмотрел в ее по-детски пухлое личико и заверил:
— Обязательно. Если поругаюсь с Ритой, приду к вам.
Глава 12
В машине я дотошно изучил добычу. Это оказался не учебник, а карманный справочник для изучающих биологию. Маленькая книжка, так называемый покет, страшно удобная вещь для чтения в метро и незаменимая из-за своей компактности вещь на контрольной. На первой странице был приклеен кармашек и стоял штамп, бледный, светло-фиолетовый, еле читаемый, но все же различимый: «Медицинское училище № 92».
Я сунул книжонку в «бардачок» и покатил к метро «Первомайская», где следовало взять Люси. Я всегда являюсь раньше намеченного срока. А все из-за того, что отец говорил:
— Помни, Ваняша, точность — это лишний повод дать человеку понять, как ты к нему относишься. Опаздывать нельзя никогда и никому!
— Даже царю? — один раз поинтересовался я.
— Точность — вежливость королей, — спокойно ответил папа, — правитель не станет унижать своих подданных ожиданием, если только не хочет их наказать. Человек благородных кровей и хорошего воспитания придет навстречу заблаговременно, исключая визит в гости, вот здесь следует припоздниться примерно на полчаса. Назначено к семи — явись к половине восьмого.
— Почему? — удивлялся я.
— Так принято в свете, — ответил отец.
Долгие годы эта фраза служила для меня знаком окончания разговора. «Так принято в свете». Почему надо вставать с места, когда входят женщины и люди старше тебя по возрасту? Отчего следует всем улыбаться? Зачем говорить комплименты? Зачем целовать руки дамам? На все эти вопросы звучал один ответ — так принято в свете.
— Понимаешь, Ваняша, — один раз разоткровенничался отец, — людей благородной крови осталось мало, почти всех истребили. Тоненькая-тоненькая прослоечка, ничтожная среди пластов плебса и хамства. Мы не можем себе позволить поведения быдла.
Я не спорил, я всегда слушался отца.
Но, очевидно, Люси тоже вдолбили в голову, что опаздывать стыдно, потому что, когда я за десять минут до урочного времени прибыл к месту встречи, она уже ходила перед зданием метро, одетая в шикарную соболиную шубу и казавшаяся от этого еще толще. Рядом с ней семенил щуплый подросток, по виду лет тринадцати.
Я открыл дверцу и крикнул:
— Люси!
Девушка подошла к машине, нырнула внутрь, подросток за ней.
— Спасибо, Ваня, — сказала Люси, — знакомься, это Сева.
В полном изумлении я уставился на паренька и тут же понял, что вижу перед собой взрослого мужчину, лет тридцати пяти, не меньше, с желчно сжатыми губами и морщинистым личиком вечно недовольного человека.
— Добрый вечер, — неожиданно сочным басом заявила плюгавая личность.
Две-три минуты мы поговорили о погоде и плохой дороге, потом влюбленная парочка обменялась поцелуем, и Сева исчез в пурге. Я осторожно поехал по дороге. После того как ночью чуть не лишился жизни, я стал проявлять повышенную осторожность на шоссе.
Сначала мы молчали. Потом Люси с жаром спросила:
— Он вам понравился?
— Кто?
— Сева, конечно.
— Приятный молодой человек.
— Ему тридцать девять лет!
Надо же! А смахивает на тринадцатилетнего! Но вслух я, естественно, произнес совсем другое:
— Он великолепно выглядит. Если не секрет, где работает ваш избранник?
— Севочка великий писатель, — гордо заявила Люси.
Я чуть не въехал в угол дома.
— Кто?
— Великий писатель, — повторила Люси, — невероятно талантливый.
— Что он написал?
— Сева трудится над эпохальным романом. Эпическое полотно рисует картину современной жизни и философского осмысления событий, — сказала Люси явно чужую фразу.
Я хмыкнул:
— И давно он ваяет сие произведение?
— Уже семь лет, — пояснила Люси, — но, когда закончит, поверьте, вещь произведет фурор, Сева получит Нобелевскую премию.
— Что-то больно долго он ее создает, — осторожно заметил я.