— Не могу. Видите, сколько народу осталось без билетов?
И я тихонько и грустно побрел обратно наискось через площадь, на дальнем углу которой были расположены магазины и в ряду с ними на самом перехвате дороги — ларек с вывеской «Воды».
Еще когда я ходил и спрашивал билеты, я слышал за спиной какие-то смешки, но не понимал, к кому они относились. Теперь я заметил, что за мной тянется цепочка оставшихся, как и я, без билетов знакомых ребят и что смеются они именно надо мной.
Я остановился, подозвал одного из них — Алешу из литейного цеха — и недовольно спросил:
— Чего ты смеешься?
Но прежде него ко мне подскочил Валька, тоже литейщик. Он пожал плечами и ткнул пальцем в букет георгинов.
— Это было приготовлено для певицы?
— Нет, — сказал я (теперь не имело смысла скрывать), — это для Лены. Сегодня я получил ордер на комнату, и мы…
— А! — перебил меня Валька и громко захохотал. И вместе с ним захохотал Алеша. — Для Лены? Жених! Понятно…
— А где же тогда у тебя к этим цветам белые перчатки, лаковые туфли и тросточка? — спросил Алеша.
— В такой день я хочу подарить Лене цветы, — возразил я спокойно, — и вовсе не понимаю, при чем здесь белые перчатки и тросточка?
Алеша плечом отодвинул Вальку, и я заметил, что Алеша изрядно пьян.
— Угу! Не понял? — сказал он, заплетаясь в словах. — Женихи, букеты цветов, ария Ленского, выстрел… Не понял?.. Белые перчатки, тросточка и цилиндр, все такое… Поздравляю, Вася! Она, твоя Лена, — душа… человек… мастерица… красавица. А это, — и Алеша, пьяно шевеля непослушными пальцами, влез рукой в самую середину букета, — эта вот штука, ну дома… туда-сюда, всунуть ее в банку с водой, черт с нею, пусть стоит. А ходить женихом… с ней… напоказ всему народу…
Валька прибавил:
— Думаешь, Лене не стыдно было бы, если бы ты так вот и поперся к ней через весь зал, через публику: нате, получайте, дорогая невеста, подарок.
— Лена очень любит цветы и подарку моему везде была бы рада, — упрямо сказал я. Но георгины теперь мне показались уже не такими красивыми.
— Чудак ты, чудак! Цветочки… Ты ордер на комнату ей подари. И вообще… Вася! Вот видишь: «Воды»… А воды бывают всякие. А?.. За любовь, за счастье… По обычаю русскому… Вася! Ну? С друзьями, — Алеша погрозил мне пальцем, ласково, но так близко к моим глазам, что я отшатнулся. — А? Не хочешь? Обычай ломаешь? Да? Будешь один? С букетом. Ария Ленского. Выстрел…
— Для меня этот день — самый радостный в жизни, — твердо сказал я, — и мне ничем не хочется портить своей радости. Никуда я сейчас не пойду, я должен дождаться Лену.
— Хорошо. Будем ждать все. Вместе.
— Я буду Лену ждать у общежития.
— Ну, знаешь, — закричал Валька, — знаешь, это как называется? С тобой говорят, тебя приглашают как друга, как человека. Твоя радость — и наша радость. Не хо-ро-шо-о…
— Один с букетом. Ария Ленского. Выстрел… — пьяно повторил Алеша.
Вокруг нас стали собираться любопытные, завязались споры, и я не знал, как мне закончить разговор, куда пойти и что сделать. И хотя раздавалось много голосов и в мою пользу, было ясно одно, что сейчас я выделяюсь среди всех со своим букетом очень ярких и пышных георгинов. Выделяюсь так, как если бы я действительно стоял в белых перчатках, цилиндре и с тросточкой. Букет георгинов теперь жег мне руки. И я сам не понял, как очутился в ларьке с вывеской «Воды» за столиком, покрытым мокрой клеенкой. Алеша, Валька и кто-то еще звенели стаканами, чокались, тянулись ко мне: «Молодец, Вася! За здоровье Леночки!» И чтобы свободнее было рукам, я положил свой букет прямо на мокрую клеенку.
За всю свою жизнь до этого, и в самое разное время, я выпил, может быть, только пять или шесть бутылок нива, а водки вообще не пил никогда. Даже думать о ней мне почему-то было всегда противно. Тедерь же мне всунули в руку полный стакан водки и так кричали на меня: «Нельзя ставить, нельзя! Ну? Пей до дна, пей до дна… За Лену! За любовь! За счастье!» — что я совсем растерялся. И тогда Валька силой, но как-то очень ловко, запрокинул мне голову н заставил выпить все, до капли.
Я чуть не задохнулся, долго кашляя потом; грудь у меня сразу раскалилась, словно чугунная плита, а все смеялись и нахваливали меня. Алеша протягивал мне селедку:
— Закуси.
Валька обнимал и целовал:
— Вася! На свадьбу придем обязательно.
Голова у меня кружилась, в глазах стояли горячие слезы; кажется, меня заставили выпить еще, но я крепко держался на ногах и все время помнил о Лене: я должен пойти к ней и сказать, что очень люблю ее. Очень!
И я снова пошел в клуб.
Контролерша теперь почему-то меня пропустила, не спрашивая билета. Может быть, даже, она и спросила, не знаю, но это для меня все равно не имело значения, потому что Лену я должен был увидеть именно сейчас, сию же минуту, и сказать ей самые дорогие в мире слова. Если бы в клубе не было дверей, я прошел бы сквозь стену!