Бухара в Средние века. На стыке персидских традиций и исламской культуры

Поэты и прочие литераторы жаловались на грязь, зловоние и стесненные условия в Бухаре при последних Саманидах. Ни усиление общественной ответственности, ни принимаемые правительством меры никак не соответствовали постоянному росту населения, и отвратительные условия гигиены в перенаселенных и запущенных жилых кварталах создавали почву для недовольства. Мусор выбрасывался прямо на узкие улочки, за высокие грязные стены, так что улицы и переулки порой оказывались практически непроходимыми. Лабиринт сырых, темных проходов между домами отражал желание жителей Бухары укрыться в своих частных жилищах и предоставить окружающему миру самому заботиться о себе. Точно так же, как при росте городов Западной Европы в позднем Средневековье, во владениях Саманидов такие города, как Бухара, Самарканд и Нишапур, явились очагами болезней и эпидемий. У аристократии имелась возможность бежать из города в свои летние резиденции среди садов близ Бухары, но массы населения оставались запертыми в своих крохотных жилищах на узких улочках. Сохранились поэмы, которые описывали Бухару этого периода как непригодную для жизни людей выгребную яму.

При ухудшении экономического положения росла безработица, и городская чернь всегда была готова взбунтоваться. Отголоски подобных волнений мы находим в кратких заметках о городах империи Саманидов, однако не следует забывать, что авторы исторических работ обычно принадлежали верхним слоям общества и писали либо для своих покровителей-аристократов, либо для правителей, поэтому народные движения освещены крайне скудно. Другим сословием, которое должно было стать источником беспокойства, являлись гази – воины веры, собравшиеся со всех концов исламского мира для священной войны против «неверных» – тюрков Средней Азии. Однако в Х в., с обращением в ислам многих тюркских племен, повод для существования таких гази иссяк. Многие из них занялись бандитизмом или пополнили ряды неуправляемой городской черни.

Одно из величайших бедствий городов средневековой Европы, пожары, также не было редкостью в саманидской Бухаре. Несколько источников сообщают о частых разрушительных пожарах в городе с его многочисленными деревянными строениями. Наршахи повествует о том, как резиденцию эмира Мансура ибн Нуха в Бухаре на Регистане охватил огонь, когда люди, согласно древней традиции, принялись жечь костры. Искры попали на крышу, и дворец оказался уничтожен до основания. Некоторые здания высотой в несколько этажей в случае серьезного возгорания становились настоящими огненными западнями.

Численность населения Бухары этого периода точно не известна, и любые оценки – что источников того времени, что современных исследователей – всего лишь чистой воды догадки. Из археологических исследований, вкупе со сравнением с другими городами, можно рискнуть предположить, что население превышало сто тысяч человек, но оценки, называющие цифры от полумиллиона до миллиона, явно преувеличены.

Образованный или, точнее выражаясь, литературно образованный класс общества был невелик, но и он оставил заметный след в истории, хоть и не слишком значительный в современном ему Х в. Для подавляющего большинства жизнь была слишком тяжела, чтобы предаваться погоне за утонченным досугом. Как уже отмечалось, большая часть литературы создавалась для двора, однако вторая половина Х в. стала свидетелем и нескольких выдающихся произведений, особенно в иранской эпической поэзии.

Абу Мансур Мухаммед ибн Дакики, выдающийся поэт, появился на сцене примерно десятилетие спустя после Рудаки и создавал свои творения при Мансуре ибн Нухе. Место его рождения неизвестно, однако первую свою поэму он сложил при провинциальном дворе Чаганиана. Затем, подобно Рудаки, его пригласили в Бухару, где позднее новый эмир Нух ибн Мансур поручил ему написать эпическую историю доисламского Ирана в стихах. Дакики сочинил не менее тысячи стихов, но около 977 г. был убит – согласно некоторым источникам, собственным рабом. Позднее Фирдоуси включил стихи Дакики в свою версию «Шахнаме», или «Книгу царей», – в основном те, что имели отношение к временам и жизни пророка Заратустры. Говорили, будто Дакики и сам являлся зороастрийцем, но такое более чем маловероятно, даже несмотря на его восхваления древней веры и вина. Возможно, Дакики был сторонником Шуубии или страстным иранофилом, но достаточных свидетельств его приверженности зороастризму не существует. Более того, некоторые приписываемые Дакики стихи созданы под сильным арабским влиянием, как в лексике, так и в стиле, совершенно отличном от архаичного стиля эпоса.