Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

Но такой легенды нет, и никто не пытается ее создать. Идея бухаринской альтернативы основывается не на преувеличении личных качеств Бухарина-вождя, которые (как я старался показать в этой книге) не всегда отвечали требованиям момента, не на преуменьшении достоинств Троцкого, а также не на том факте, что Бухарин оставался в Москве, где и дождался юридически инсценированной казни, в то время как Троцкий встретил своего убийцу в изгнании. Ни при чем здесь и «одержимость» Троцкого Сталиным, которая, во всяком случае, была более сложной и многогранной, чем думает Карр. Суть вопроса состоит в том, представлял ли тот или другой вождь реальную программную альтернативу сталинизму в 20-е гг. Карр всегда с презрением относился к программе Бухарина, которая предполагала создание избытка сельскохозяйственной продукции для нужд дальнейшей индустриализации без сталинского насилия по отношению к крестьянству; короткая глава о бухаринской оппозиции в «Истории» Карра названа довольно странно — в ней использован навешанный Сталиным ярлык без кавычек — правый уклон ^{23}. Здесь Карр также объявляет программу Бухарина «абсолютно невозможной в условиях нэпа», что идет вразрез почти со всеми значительными новыми исследованиями, опубликованными за последнее время как западными, так и советскими учеными.

Рассматривая великие проблемы 20-х гг. и результат большевистской революции в плане соперничества между Троцким и Сталиным, школа Дейчера — Карра просто перепевает полемику пятидесятилетней давности, которая и в свое-то время была поверхностной и уводящей в сторону. Левые могут воспринимать эти древние ярлыки с сентиментальным чувством как нечто, по праву им принадлежащее, но работа историка именно в том и состоит, чтобы отдалить себя от событий и увидеть их в ясном свете. Миф о программной альтернативе Троцкого просуществовал многие годы в силу разных обстоятельств, таких, как героическая карьера Троцкого-революционера, его последующая судьба изгнанника, его литературные способности и умение приобретать энергичных сторонников за границей, демонический облик самого Сталина.

Но все это только помогает спутать незаурядную личность и яркие лозунги с реальной социальной и экономической программой. Троцкий достиг очень много как лидер и как революционер, но он так и не сумел разработать ясную последовательную политику индустриализации и построения социализма в Советской России. Его расплывчатые идеи и вспышки прозрения также не вызывали широкого отклика ни внутри партии, ни вне ее. Бухарин же, хотя и имел как политик много недостатков, стал основным выразителем определенных идей и политических мер — принципов и практики нэпа, — которые были одновременно и барьером против сталинизма, и альтернативой ему. Они находили широкий отклик в партии и стране, как до, так и после поражения Бухарина. И ничто не доказывает, что они были «абсолютной невозможностью»; они были насильственно подавлены и уничтожены вместе с нэпом.

Свидетельства, подтверждающие такую интерпретацию, можно найти как в прошлом, так и настоят, ем. Большинство исторических свидетельств представлено в этой книге; нет нужды снова повторять их. Но читателю следует знать, что они были поддержаны и в недавних исследованиях, в которых затронут вопрос несталинской альтернативы в двух планах. Во-первых, как западные, так и советские ученые разрушили легенду о необходимости и эффективности «сталинской модели» индустриализации. Первый пятилетний план действительно означал значительный скачок, в котором, однако, призывы заменяли рациональное планирование, недостижимые цели были достигнуты едва наполовину и то несоразмерно дорогой ценой, а крестьянское хозяйство было разрушено процессом коллективизации, что не только не способствовало индустриализации, но, вероятно, повредило ей. Очень мало ученых, включая и советских, когда они говорят с глазу на глаз, еще верят, что сталинский курс был необходим. Они видят широкий спектр различных сельскохозяйственных и промышленных возможностей, открывавшихся перед руководством в конце 20-х гг. и вполне совместимых с нэпом и теми альтернативами, которые Бухарин и его сторонники предлагали партии накануне своего поражения в 1928–1929 гг. ^{24}. В этом смысле можно сказать, что научный анализ этого поворотного момента в советской истории стал «бухаринистским».