Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

Для большевиков была характерна вера в революцию, которая не заканчивается «после той или иной формы политической победы». Ее «пределом является только социалистическое общество» ^{505}. После четырех лет глубоких социальных потрясений и гражданской войны большевики могли сейчас размышлять и действовать, заранее продумывая свою линию поведения. С октября 1917 г. великие, в значительной степени непредусмотренные изменения сформировали советское общество. В городах старая правящая элита и крупная буржуазия были уничтожены или изгнаны из страны. В сельских районах — помещики изгнаны, земля поделена, и крестьяне значительно уравнены; положение кулаков (наиболее зажиточные крестьяне, а с официальной точки зрения — деревенские эксплуататоры) значительно ухудшилось, а бедноты — улучшилось, и преобладающей фигурой стал середняк. Партия возглавляла, но не вполне контролировала многие из этих перемен. Иные из них вызывали смешанные чувства: как, например, можно было совместить революционный раздел земли с марксистской идеей крупномасштабного сельскохозяйственного производства; и не должно ли было это множество мелких частных хозяйств неизбежно породить новый цикл капиталистических отношений? Все эти мероприятия глубоко изменили имущественные отношения, но не повлияли существенным образом на природу экономики. Даже достигнув в основном к 1926 г. довоенного уровня, Советский Союз оставался слаборазвитым аграрным обществом. Таким образом, стремление партии к социализму должно было быть прежде всего стремлением к индустриализации и модернизации.

В некоторых отношениях царская Россия не являлась типичным отсталым обществом, ибо имела европейскую культуру и дипломатическую историю, империалистическое прошлое и значительный уровень индустриализации. Но не была она и совершенно атипичным — эта полуазиатская страна, по преимуществу аграрная, крайне неграмотная; страна, где главную роль играл иностранный капитал и где теперь правила партия, чьи лидеры, вышедшие из интеллигенции, смотрели на индустриальный Запад со смешанным чувством ненависти и зависти ^{506}. В стране возникла хорошо известная ситуация: революционная партия стремится к индустриализации, хочет «догнать», а страна поражена «проклятой бедностью». Выслушав, например, план электрификации страны, Бухарин загорелся мечтой о будущей сплошной модернизации:

Нищая, голодная сермяжная Русь, Русь лучины и корки черного хлеба покрывается сетью электрических станций… они превращают Россию в единое хозяйство, а раздробленный народ — в сознательную и организованную часть человечества. Бесконечны горизонты и прекрасны пути… ^{507}.

Большевизм не сразу превратился из бунтарского движения и движения революционного интернационализма в движение, стремящееся к социальной перестройке. Большевики понимали, какую роль в их политическом успехе сыграла отсталость России, но они не сразу уяснили последствия этой отсталости в будущем. В условиях гражданской войны и в связи с надеждой на европейскую революцию некоторое время они представляли себе ход событий неясно. Кроме того, в перспективе необходимость провести работу по модернизации общества, присущую буржуазной революции, противоречила их марксистским взглядам; подобно Бухарину, многие сначала считали только «трагичным» то, что случайное обстоятельство привело к победе социалистической партии в отсталой крестьянской стране ^{508}. Но неудачи, постигшие революцию в Германии в 1921 г. (и снова — в 1923 г.), заставили их обратить большее внимание на внутренние дела, и после 1921 г., когда «проза экономического развития» стала доминирующей темой партийных дискуссий, вопрос о модернизации сам собой возник в сознании большевиков. С введением нэпа он становится господствующим в ленинских высказываниях. Ленин обращался к партии: мы сделали политическую революцию, теперь мы должны сделать экономическую и культурную революцию, которая выведет Россию из «патриаральщины, обломовщины и полудикости» на современный уровень ^{509}.

Не все большевики безоговорочно согласились с этой национальной задачей. Некоторые сочли, что это конец революционного интернационализма. Другие просто не верили, что изолированная страна способна преодолеть такую отсталость. Но многие были в состоянии сочетать свои коммунистические убеждения с ролью модернизаторов (реформаторов); так, в 1924 г. в редакционной статье (скорее всего, написанной Бухариным) отмечалось: