Бухенвальдский набат

Был такой случай. Я оказался в помещении, где на всех не хватало места, чтобы лечь. Сижу у порога, озираюсь. В помещении гул голосов, ругань, злой смех. Несколько пар глаз в упор разглядывают меня.

Подходит незнакомый.

- Мы вас узнали, товарищ подполковник. Вы преподавали в высшей артиллерийской школе, а мы там учились. Но здесь вы - новичок, а мы уже обжились и хотим вам помочь.

Я только что из лазарета, и помощь - ох, как мне была нужна!

- У нас за бараком, - продолжал незнакомый, есть старая железная кровать. Мы ее поставим для вас. Ее уже несколько раз втаскивали сюда, но помощник коменданта Яковлев всякий раз выбрасывал. Попробуем еще раз, может, Яковлев постыдится вашего возраста и звания.

Двое внесли солдатскую кровать и доски к ней. И сразу же возмущенные возгласы:

- Вот еще! Тут и так как сельди в бочке, а эти с кроватью! Выбрасывайте ее!

И спокойный голос:

- Не волнуйтесь, братцы. Она не сократит жилплощадь, а расширит. Подполковник ляжет на кровать, а я под кровать. У нас будет два этажа.

Послышался смех и возгласы одобрения. Вот такой спокойный голос всегда нужен там, где невыносимо трудно. От него всем становится легче.

Кровать водрузили в угол, и вместе со мною на нее присели несколько слабых. И тут же в комнате воцарилась гробовая тишина. Вошел маленький, худенький человек в форме старшего лейтенанта, с лицом злобным и ехидным. Он помахивал палкой, похожей на костыль, и орал высоким лающим голосом:

- Убрать! Какие кровати могут быть для пленных большевиков!

Никто не двинулся с места. Тогда маленький выбежал из помещения и вернулся с двумя верзилами. Те сбросили нас с кровати и унесли ее.

Я стал было возмущаться, но товарищ, которому пришла в голову мысль принести кровать, предупредил:

- Не надо, товарищ подполковник. Этот маленький - очень опасная личность. У него здесь информаторы. На днях бесследно исчезли двое полковников - они убеждали пленных не верить слухам, что Москва пала.

Так при отсутствии элементарного порядка подавлялась человеческая личность.

Я решился: будь что будет, пойду к Алексееву и поговорю. Может быть, у него что-нибудь осталось от совести и чести советского офицера.

Алексеев жил в общем лагере. Единственной привилегией у него было отдельное помещение. Зашел к нему в комнату. Самого коменданта не было. Но на его месте за столом сидел человек в форме старшего лейтенанта Красной Армии. Я догадался: это заместитель Алексеева, некто Мирошниченко. У него удивительные глаза: большие, бирюзовые, с поволокой. Мне показалось, что они излучают тепло и ласку. Может, думаю, он поможет нам!

В комнате, кроме Мирошниченко, был еще парнишка лет 15-16. Он стоял перед столом, у его ног лежал набитый чем-то мешок. Видимо, шел допрос. Я хотел было уйти, но Мирошниченко приветливо улыбнулся мне, и любопытство удержало меня: откуда, думаю, этот парнишка среди военнопленных? Больно уж молод.

И вот слышу продолжение разговора:

- Зачем подходил к лагерю?

- Меня, дяденька, мамка послала. Велела отнести пленным картошки и хлеба. Там, говорит, русские солдатики умирают от голода...

- Вы, наверное, очень богато живете, если раздаете еду?

- Что вы, дяденька, у нас ничего нет. Это соседки принесли, говорят, снеси, Петька, там солдатики умирают...

- А ты комсомолец? - вдруг спросил Мирошниченко.

Мальчишка растерялся:

- Нет, дяденька, еще не комсомолец, я только хотел... - Ты - сопляк. Я для тебя не дяденька, а ваше благородие, господин старший лейтенант. Отвечай правду: ты комсомолец?

- Нет, дяденька...

Мирошниченко размахнулся и изо всей силы дал парнишке пощечину:

- Вот тебе за дяденьку, сопляк!

Мальчишка пошатнулся, но на ногах устоял. В его глазах было огромное удивление. Как же так, словно спрашивал он, русский, старший лейтенант, а обращается, как немец?!

Тут я почувствовал, что моя рука тянется к ближайшему табурету. Однако за моей спиной уже встали трое молодчиков из свиты Алексеева. Когда они появились - я не заметил. Но силы теперь неравные, пришлось только наблюдать, что будет дальше.

Вошедшие не обращали никакого внимания ни на меня, ни на мальчишку. Их привел в восхищение туго набитый мешок, они занялись им. А Мирошниченко продолжал допрос:

- Если ты не комсомолец, то должен знать молитвы господу богу нашему. Читай "Богородицу".

Мальчишка начал: "Богородица, дево, радуйся" - и запнулся.

Мирошниченко дал ему пощечину с другой стороны.

- Не знаешь "Богородицу", читай "Отче наш",

Но мальчишка молчал, он не отрываясь смотрел на стол, где комендантские приспешники с веселым гоготом раскладывали деревенские припасы, вынутые из его мешка: несколько караваев хлеба, тщательно завернутые в тряпочки кусочки сала, картофелины и листья самосада. И столько ненависти вспыхнуло тогда в глазах мальчишки, что Мирошниченко словно смутился. Он взашей вытолкал парня из комнаты и долго грозил ему вслед кулаком.

Мне стало так мерзко, что я тут же покинул комнату, не дождавшись Алексеева.