Бухта командора

— Ладно, пора спать, — сказал Чугунков. Я даже удивился, как он это равнодушно сказал. — Давайте дым выгоним.

Он распахнул дверь, в вагончике сразу стало холодно.

Набросив на плечи куртки, мы вышли на воздух.

— Горазд он врать, — сказал Чугунков. — Все из книг. Это он про алеутские захоронения рассказывал. У нас таких нет… Ты завтра что собираешься делать? Я в Никольское уйду, вернусь с вездеходом.

— А я поброжу по берегу.

В темноте вспыхнула красная точка — в стороне, сидя на бревнах, курил Кирюха. В слабом звездном свете было видно — сидит, вытянув ноги, блаженно откинувшись. Красный огонек отсвечивает на щеках.

— Утром чтобы на берег сходил, плавника набрал, слышишь? — строго сказал ему Чугунков.

Утром, уходя, он предупредил меня:

— Не давать ему ничего, что бы ни просил. Ни денег, ни консервов, ни сигарет. Закурить — штучку, и все. Он теперь к тебе клинья подбивать станет.

И уехал.

Сразу же после его отъезда Кирюха повел себя как-то странно: присматривался, кружил вокруг меня и наконец не выдержал.

Был полдень, отлив, лайда обнажилась. В плоских черных лужах копошились грязные крабы. Мы сидели на берегу и ждали, когда Юра раскочегарит печку.

— Вы на Буян не ездили? — гася нетерпеливый блеск в глазах, спросил Кирюха.

— Нет.

Он полез в карман куртки и вытащил горсть мусора. В крошках табака и хлеба засияли обкатанные морем красные и зеленые полупрозрачные камешки.

— Меня это не волнует.

— Зря. А некоторые люди из Петропавловска специально прилетают поискать.

Он спрятал камни.

— А такое?

Из другого кармана он вытащил желтый полированный клык.

— Сивуч. С Монати. Там вообще костей много.

— Как ты туда попал?

— Добрался.

— И что там за кости?

— Китов. Сивучей. Морских коров.

— Ну, это уж ты загнул… За костями морских коров охотились двести лет, собрали всё, что могли.

— Значит, не всё.

Мы смотрели друг другу в глаза. Взгляд Кирюхи был чист и спокоен. Он что-то знал.

— К чему этот разговор?

— Да так…

На крыльцо вышел Юра.

— Чай готов!..

Вечером мы лежали в спальных мешках, Юра задержался — играл с инспектором в шахматы. Я не выдержал:

— Так зачем этот разговор был — утром, про кости? При чем тут Монати? Туда ведь не добраться.

— А если не Монати?

— А что?

— Это у кого какой интерес…

— Что ты темнишь? Что ты знаешь? У тебя что-нибудь есть?

Кирюха приподнялся на локте:

— Место есть. Я по берегу шел от Никольского к Тонкому мысу, гляжу — лежат. Я их тогда не тронул. Песком засыпал и ушел. Испугался. А скоро пойду.

Он вылез из мешка, сунул руку в нагрудный карман пальто, вытащил оттуда сложенную вчетверо страничку:

— Вот…

При тусклом свете электрического фонарика я рассмотрел вырезанную из какого-то журнала фотографию чучела стеллеровой коровы. Рядом был тщательно нарисован весь скелет.

— Я по нему проверял — точно они! — прошептал Кирюха.

— Слушай, Кирилл, — я старался говорить как можно мягче, — давай пока этот разговор отложим. Вернусь в Никольское — поговорим. Идет?

Он кивнул, бережно сложил листок, спрятал, кряхтя забрался в мешок, долго ворочался.

Лежа на спине, я смотрел в потолок. Сердце тревожно билось. Меня коснулось предчувствие тайны.

Мы записывали голоса котов.

Чугунков с магнитофоном оставался на сопке, а я ползал по пляжу. За мной, как змея, тянулся черный резиновый шнур.

Я старался не спугнуть зверей.

Встревожилась ближайшая ко мне самочка. Она привстала, подняла острую рыжую мордочку, зашевелила усами. Оторвали от песка головы ее соседки, завозился огромный секач. И вдруг весь гарем, как по команде, двинулся к воде.

Зашевелились звери, закачались, заныряли усатые черные головы, пляж начал приходить в движение.

Резиновый шнур натянулся, рывком остановил меня. Из травы Чугунков делал свирепо знаки: назад!

Чтобы дать зверям время успокоиться, мы ушли. Теперь Чугунков решил записывать сам: сходил в домик, принес бамбуковое удилище, привязал на конец его микрофон, поплевал на ладонь, повертел в воздухе — поймал ветер, — прикинул, где выходить из травы.

Я около магнитофона. Под локтями трава. Перед носом — петлей, с бобины на бобину, коричневая лента.

Что там делает Чугунков?

Ползет, не поднимая головы. Когда до ближайшего зверя — светло-коричневой самочки — осталось шагов шесть, остановился, долго лежал. Котики, встревоженные приближением непонятного темного пятна, понюхали воздух, успокоились. Ветер был от них. Чугунков, не поднимаясь, подвинул палку с микрофоном к самому зверю, я нажал клавишу — закрутились бобины…

Потом Чугунков пополз к воде, где стайкой лежали черненькие. Этим он совал микрофон прямо в мордочки. Котята отворачивались, отступали, одного заинтересовала блестящая белая штука на палке, он подковылял к ней, ткнулся носом, попробовал на зуб…

Последним записывали большого секача. Тот уже покинул свой гарем и лежал в стороне от стада.