Буквари и антиквары

Несколько лет назад я провел осень в Бонне. Читал лекции, общался с коллегами, иногда оперировал. В те месяцы мне страшно везло. Даже самые тяжелые больные обходились без осложнений и побочных явлений, которые я им обещал перед операцией. Дело это, конечно, статистическое, но в тот год статистика была на моей стороне. Репутация у меня была великолепная. Я даже чувствовал некоторую неловкость. Эдакий самозванец… Меня спрашивают о чем-нибудь, и я отвечаю спокойно и твердо. Иногда даже то, чего не знал еще пять минут назад, а теперь догадался и уверен, что прав.

В декабре перед самым моим отъездом весь Бонн превратился в огромный елочный базар. Погода стояла прекрасная. Пять градусов тепла, сухо и яркое солнце. Я гулял между киосками и балаганчиками, в которых продавались елочные украшения. Всюду сновали дружелюбные Санта-Клаусы, играла музыка, на каждом углу какой-нибудь хор распевал гимны, и я неудержимо покупал елочные игрушки: замечательные немецкие сверкающие шары, колокольчики, птичек и домики с сияющими окошками.

Тридцатого декабря я прилетел домой. Девочки мои были в восторге. Они повесили на елку почти одни только новые игрушки, те, что я привез. Но самой красивой – хрустального гнома с забавной рожицей, с киркой и в красном колпачке, купленного не на улице, а в роскошном магазине, я так и не нашел. Это был очень счастливый Новый год. Кажется, последний счастливый…

Потом жена заболела, и за четыре года наша жизнь сошла на нет. Девочки за эти годы разъехались. Одна замужем в Париже. Другая в Таиланде с каким-то незнакомым мне другом. Они приезжали на похороны, но я тогда плохо соображал и друга не рассмотрел. По правде говоря, вообще не заметил.

Сегодня я наряжал елку один. Игрушек еще осталось немало, хотя самые яркие давно разбиты. Отчего-то яркие бьются в первую очередь… Разыскивая гирлянды и серебристый дождик, я наткнулся в кладовке на маленький электрический чайник, с которым ездил в Бонн. Он перегорел тогда, в командировке, но я его все же привез домой. Не могу оставить свою вещь, даже испорченную. Повертев его в руках, я неизвестно зачем открыл крышку. Внутри лежало что-то, засунутое в детскую варежку. Я вынул комок и ахнул. Хрустальный гном от Сваровски сверкал и переливался под лампой. С забавной рожицей, и голубой киркой на плече. Он уцелел – был отлично упакован, чтобы не разбился в поездке.

Я обрадовался ему совершенно по-дурацки. Повесил на елку за голубую шелковую петельку, и он выглядывал из ветвей, куда бы я ни шел.

– В чем, собственно, дело? – спросил я гнома. – Мне пятьдесят четыре года, я профессор, и, кажется, не из последних. Моя статья вышла в прошлом месяце в журнале «Ланцет». У меня множество учеников… и Марта была бы очень рада, пригласи я ее на Новый год.

Гном соглашался. Я достал бокал, налил в него мадеры и чокнулся с гномом. Чудесный, радостный новогодний звон хрусталя раздался в комнате. Я сел в кресло напротив елки и медленно с удовольствием выпил. Гном был совершенно доволен. Погоди, сказал я ему, доставая телефон. То ли еще будет…

RIP

Павлик открыл дверь. Она противно заскрипела. Вообще-то, тяжелая дверь была подвешена на надежных петлях, сделанных из отличной стали, и добровольно скрипеть не стала бы. Но Павлик был перфекционист. Когда он строил склеп, то материалы выбирал наилучшие, не смущаясь затратами. А когда стал привидением, то предпочел затхлое подземелье, развевающиеся белые гробовые пелены и скрипучие двери. Хотя, разумеется, в склепе был свежий воздух и похоронили Павлика отнюдь не в саване, а в костюме от Армани, накрахмаленной сорочке и при дорогом шелковом галстуке.

Свою смерть Павлик помнил неотчетливо. Кажется, какая-то авария. Да это было и неинтересно. После смерти он сильно изменился. То, что раньше казалось важным, выцвело и почти потеряло значение. Зато некоторые события, о которых он не вспоминал многие годы, стали яркими и заняли все его мысли. Он неясно видел людей, они казались нечеткими в очертаниях и похожими друг на друга. Однако кое-какие интересы, связанные с материальным миром, у него еще сохранились.

Павлик сосредоточился и появился в своем кабинете на верхнем этаже медицинского центра, которым он владел и управлял уже много лет. За его столом сидел младший компаньон Платоша Сидоров и что-то писал, порхая всеми десятью пальцами над клавиатурой. Павлик не разглядел выражения его лица – при жизни так выглядели предметы, если на них смотреть без очков. Зато рядом с Платошей, прямо на столе, сидел небольшой задорный чертик, который Павлику явно обрадовался.

– Что, – спросил Павлик, – мухлюет?

– А то! – весело ответил черт. – Он и раньше был не промах. А теперь еще и лекарства покупает подешевле. Какие-то сомнительные… А уж с налогами что творит!

– Ну и черт с ним! – равнодушно сказал Павлик и двинулся в операционную.